неприкрытые и более осторожные «друзья Германии» (начальник штаба армии М. Хартманис, О. Данкерс и др.)
Советское руководство в целом было осведомлено о политических раскладках и симпатиях в латвийских верхах, получая характеристики персонажей не только от полпредства в Риге, но и по линии разведки. Так, достоянием ГУГБ НКВД СССР стал доклад чешского посла в Риге П. Берачека в МИД ЧСР от 21 сентября 1938 г. по вопросу об отношении Латвии и других Прибалтийских стран к вероятному советско- германскому конфликту и мировой войне. В нем были проанализированы противоречивые настроения в окружении Улманиса и приведена нелестная характеристика латвийского диктатора, данная французским послом в Риге Ж. Трипье: «Он реагирует на все как немец. Когда он сталкивается с силой, он пресмыкается, когда чувствует себя более уверенным, становится наглее». В этом докладе также был представлен вывод: «Со своей стороны считаю, что окончательное решение Латвии — зависело бы от первоначальных успехов той или иной стороны, но все же предполагаю, что в случае столкновения русских и немецких войск на территории Латвии, латыши, пожалуй, решили бы стать на советскую сторону, учитывая симпатию большинства народа. (…) Что касается президента Улманиса, то он не мог бы противопоставить себя крестьянству и в этом случае, вероятнее всего, пошел бы вместе с армией и аграрниками против немцев. Другое дело, если англо-французская комбинация проявила бы свою военную беспомощность и неподготовленность, а немцы имели бы молниеносные успехи вначале» [342]. Как известно, мрачный прогноз чешского дипломата относительно положения западных союзников в первые годы войны оправдался. Судьба же самой Латвии была решена до начала военных действий нацистской Германии против СССР, поэтому судить о реальных соблазнах для Улманиса встать на сторону немцев можно лишь в вероятностном ключе.
Современники отмечали головокружительную карьеру любимчика будущего «вождя» — В. Мунтерса, уже в 1933 г. практически руководившего внешнеполитическим ведомством. Официально пост министра он занял в 1936 г. Назначение на эту должность молодого «выскочки» немецко-эстонского происхождения, да еще женатого на русской, имевшей «хорошие отношения с советским посольством», вызывало кривотолки в латвийском обществе и едкие замечания острословов, намекавших на «особый» характер его отношений с неженатым Улманисом[343].
Так или иначе, Улманис и Мунтерс сосредоточили в своих руках внешнюю политику Латвии. В общем лавировании между державами (при попытке соблюдать тезис о нейтралитете) наблюдался все больший крен в сторону Третьего рейха. При этом «вождь» и его министр старались привлечь внимание к судьбе Латвии Лондона, Парижа и Вашингтона, сделавших все возможное для появления ее на карте Европы по итогам Первой мировой войны, Гражданской войны и интервенции в пределах бывшей Российской империи. Их также объединяло желание не обострять отношений с Советским Союзом без твердых гарантий поддержки Латвии одной из вышеперечисленных сторон. Так как весомых заверений, предоставляющих Латвии место союзника при сохранении суверенитета, от этих различных сегментов «антисоветского лагеря» не последовало, то Рига оказалась податлива для предложений и требований «идеологически чуждой» Москвы.
Спорадические попытки сформировать блок малых и средних государств на Балтике (Польша — Литва — Латвия — Эстония — Финляндия в различных конфигурациях) как самостоятельное звено системы безопасности в Европе с опорой на Лигу Наций, отмечавшиеся еще в 1920-е гг., наталкивались на противоречия между этими странами вплоть до военного конфликта (Польша-Литва). Кроме того, различные варианты Балтийской антанты рассматривались преимущественно как вспомогательные объединения сателлитов Великих держав — от доктрины «санитарного кордона» против СССР, вдохновлявшей руководство Великобритании, Франции и США, до эстонско-латвийского союзничества против Москвы, в котором Берлин видел приметы обособления этих стран, дававшего дополнительные возможности для укрепления там своего влияния, несмотря на второстепенную антигерманскую направленность этого союза, весьма условную.
В обстоятельствах, когда Запад настойчиво желал перенацелить агрессию Гитлера на Восток (что показали «Мюнхенский сговор» 1938 г. и раздел Чехословакии), все попытки выстроить единый фронт против нацистов не увенчались успехом, а Москва опасалась военного нападения не только со стороны Германии, но и Великобритании с Францией (при участии Польши в той или иной конфигурации союзников), — в этих обстоятельствах доверие к Латвии как политически устойчивому и в военном плане состоятельному союзнику или нейтралу улетучивалось у всех заинтересованных сторон. Тем не менее, геополитический интерес к Балтийскому региону сохранялся, и дипломатические игры продолжали проводиться.
Латвийская дипломатия не оставляла попыток добиться благосклонности Муссолини славословием в адрес фашизма, рассчитывая на некое посредничество Рима в прояснении отношений с Германией. После развертывания итальянской агрессии против Эфиопии (одной из двух независимых стран Африки в тот период) в октябре 1935 г. латвийское руководство заняло, по сути, профашистскую позицию. Официальная Рига старалась притормозить применение международных санкций против Италии по линии Лиги Наций, не желая допустить изоляции Муссолини. Тем временем, Италия использовала массированные бомбардировки и применяла боевые отравляющие вещества против защитников независимости Эфиопии, в результате чего погибло около 760 тыс. мирных жителей[344]. В мае 1936 г. сопротивление эфиопских вооруженных сил было подавлено, а Муссолини объявил о создании «империи». Как отмечает итальянский историк В. Перна, руководитель внешнеполитического ведомства Латвии В. Мунтерс был первым, кто признал «Итальянскую империю», подняв во время официального визита в Рим в начале 1938 г. тост «За итальянского короля, императора Эфиопии!»[345].
В 1936–1937 гг. нараставший германский экспансионизм на практике еще слабо выделял прибалтийский приоритет, за исключением пропагандистской и разведдеятельности на территории Литвы, Латвии и Эстонии, а также поддержки организаций балтийских немцев. Однако в Берлине внимательно следили за настроениями в латвийской верхушке и военных кругах. В 1937 г. подготовленный по приказу военного министра Германии генерал-фельдмаршала В. фон Бломберга военный план отражал немецкие представления о Прибалтийских странах: Эстония считалась другом, Литва — врагом, а по поводу Латвии возникали сомнения.
Иллюстрацией противоречий в позиции основных латвийских военно-политических фигурантов может служить инцидент с посещением Берлина командующим армией Л. Р. Беркисом в 1937 г.: он решился на этот шаг (сразу после турне Лондон-Париж) вопреки категорическим возражениям военного министра Балодиса и при поддержке министра иностранных дел Мунтерса. В том же году Улманис лично подчеркнул приоритетность контактов с нацистами: во время визита в Ригу начальника Генштаба РККА маршала А. Егорова, прибывшего в ответ на посещение СССР латвийским коллегой, он так и не был принят диктатором, который предпочел в это время встречу с представителями НСДАП[346] .
Следует отметить, что еще в 1934 г. К. Улманис, совмещавший посты премьера и главы МИД, получил приглашение посетить Советский Союз — наряду с главами внешнеполитических ведомств Литвы и Эстонии. В отличие от прибалтийских коллег он предпочел отказаться от поездки в Москву, так же как в более ранний период (будучи мининдел в 1926 и 1931 гг.) не ответил на визит 1925 г. в Ригу наркома иностранных дел СССР Г. Чичерина[347]. Только в июне 1937 г., резервировав оправдания перед Берлином, в Москву отправился новый министр иностранных дел В. Мунтерс, где был принят И. Сталиным. Как отмечают латышские историки, «визит ничего не решил, так как обе стороны не доверяли друг другу»[348].
В 1938 г. Германия под предлогом «воспитания прессы в духе нейтралитета» потребовала от Латвии навести «арийский порядок» в печатных изданиях, убрав евреев из состава корреспондентов за рубежом и редактората, а также из числа владельцев газет. Официальная Рига согласилась с антисемитскими претензиями нацистов в отношении журналистики, как и в торговой сфере, и в течение следующего года «зачистка» была произведена в ведущих латышских газетах «Брива Земе» и «Яунакас Зиняс», а также в русскоязычном издании «Сегодня»[349].
Кульминацией сближения Латвии с Третьим рейхом стал период весны — начала лета 1939 г. Оккупация Германией Чехословакии и захват Клайпеды (Мемеля) в Литве в марте 1939 г. не привели к
