быстрый взгляд на гомонящую толпу гостей, запрудившую двор, и снующих между ними слуг. - Я опасался, что в следующий раз, когда мне доведется ступить на эту траву, я увижу одетых в оранжевое воинов, сметающих все на своем пути, а не этих весельчаков, что сейчас явились сюда пировать и чествовать тебя.
- Они явились чествовать Имперского Стратега, - поправила Мара свекра.
Текума всматривался в лицо невестки, словно увидел его впервые.
- Нет, госпожа. Конечно, они празднуют день рождения Альмеко, но на самом деле чествуют тебя. Между нами никогда не будет душевной приязни, Мара, но вас связывает Айяки. И я осмеливаюсь считать, что мы уважаем друг друга.
Мара поклонилась Текуме ниже, чем когда-либо прежде, и с полной искренностью ответила:
- Ты не ошибаешься, Текума. Я не раскаиваюсь ни в чем, жаль только, что невинным людям пришлось страдать... - Мысли Мары обратились к отцу, брату, Папевайо и даже Бантокапи, и она добавила: - И умереть. Все, что я сделала, совершено для блага Акомы, которая в один прекрасный день перейдет к Айяки. Надеюсь, ты понимаешь меня.
- Понимаю. - Текума собрался было уходить, но вдруг тряхнул седой головой, и за маской его невозмутимости блеснула невольная улыбка. - Представь себе, понимаю. Быть может, когда Айяки достигнет совершеннолетия и примет бразды правления, я загляну в свое сердце и обнаружу, что простил тебя.
Мара только диву давалась, какой странный оборот могут принять события в Игре Совета.
- Я рада уже тому, что по крайней мере сейчас у нас нет оснований для вражды, - ответила она.
- Вот именно, сейчас, - Текума вздохнул едва ли не с сожалением. - Кто знает, что могло бы случиться, будь ты моей дочерью, а Банто - сыном властителя Седзу.
Он надел шлем с таким видом, словно не намерен больше никогда возвращаться к этому разговору. Волосы, не заправленные под шлем должным образом, нелепо торчали у него над ушами в разные стороны; вдоль шеи болталась узорная застежка шлема, но при всем том Текума отнюдь не выглядел смешным. Он сохранял достоинство вельможи, у которого остались за плечами и которого ждали впереди долгие годы власти; перед Марой стоял правитель, умудренный возрастом, опытом и знаниями, - владыка с головы до пят. И из его уст прозвучали слова:
- Ты истинная дочь Империи, Мара из Акомы.
Это была высокая честь, и, не имея представления о том, как следует отвечать в подобной ситуации, Мара лишь низко поклонилась.
Охваченная глубоким волнением, она проводила взглядом Текуму, который возвратился к ожидающей его свите. Оставшись в полном одиночестве, она вошла на Поляну Созерцания.
Казалось, тропа к натами вечна и неизменна, как само время. Опустившись на холодную землю, где до нее преклоняли колени многие и многие предки, Мара погладила пальцами высеченную на камне птицу шетра.
- Спи спокойно, отец, и ты, брат мой. От того, кто отнял вашу жизнь, остался лишь пепел. Он понес кару за пролитую кровь. Честь Акомы не запятнана, и род ваш продолжится, - тихо промолвила Мара дрогнувшим от радости голосом.
Затем хлынули непрошеные слезы: это поднялись со дна души годы страха и боли.
Высоко над головой раздалась звонкая трель - то птица шетра скликала стаю: пора было взлететь в небеса, чтобы торжественно проводить солнце. Мара плакала, не пытаясь сдержать слезы, пока свет зажженных фонарей не пробился сквозь живую изгородь и до поляны не долетели звуки начавшегося празднества. Что ж, ее усилия увенчались успехом. Впервые с того времени, как Кейок забрал из храма юную послушницу, в сердце Мары воцарился мир, и где-то на Великом Колесе тени ее отца и брата обрели покой, зная, что честь и достоинство Акомы восстановлены.
Мара поднялась с колен. Дом полон гостей, о которых нужно позаботиться... и Игра Совета должна продолжаться.
