воинов из вражеского стана. С наступлением ночи их потери должны были уменьшиться: обороняющихся одолевала усталость. После захода солнца Минванаби потеряли человек пятьдесят. На каждого погибшего солдата Акомы приходилось пятеро Минванаби. Неотвратимо близился тот миг, когда враги прорвутся через вал, хлынут в ущелье и перебьют тех немногих, кто еще оставался в живых. Кейоку не в чем было упрекнуть своих воинов: их стойкость превзошла все ожидания. Он надеялся, что хотя бы некоторые из них еще увидят рассвет.
Прислонившись к отвесной скале, холодной и влажной, Кейок снял шлем и ощутил смертельную усталость. При слабом мерцании тлеющих угольев он рассмотрел свою рану: истерзанная плоть стала темно-багровой и пульсировала, как живая, захлестывая все тело чудовищной болью. Это все пустое, сказал себе старый полководец, ибо раны служат мерою зрелости воина. Жизнь - это боль, а боль - это жизнь. Далее его мысли спутались в неравной борьбе с мучениями, бессилием и старостью.
Кейок очнулся, когда кто-то из солдат потряс его за плечо. С трудом разомкнув слипшиеся веки, он не сразу вспомнил, что произошло, и по многолетней привычке сразу поднялся на ноги. Однако его обожгла такая страшная боль, что он задохнулся и едва не рухнул наземь. Солдат и виду не подал, что его сердце сжалось от сострадания.
- Военачальник, мы слышим, что сюда через горы движется вооруженный отряд!
Кейок сощурился и поднял глаза к узкой полоске неба. Ночь была беззвездной, тьма еще не рассеялась.
- Сколько до рассвета? - выговорил он.
- Добрых два часа, военачальник, - хмуро ответил солдат.
- Загасить огонь, - последовал приказ.
Можно было не сомневаться, что враги давно успели обложить их со всех сторон. Глубокие морщины избороздили лоб Кейока.
- Если это ударные силы Ирриланди, с чего бы им наступать впотьмах? - От боли и жара он не осознавал, что размышляет вслух.
Тут ущелье содрогнулось от удара невероятной силы, и в стене образовалась брешь. На защитников Акомы обрушилось мощное бревно вместе со шквалом камней и зловонными тушами скота. Под покровом ночной темноты Минванаби пробили вал тараном.
Кейок дал команду слугам укрыться за тюками шелка. Кто-то из солдат корчился в предсмертных судорогах, иные кричали от нестерпимых мучений. Теперь бой шел прямо в ущелье. Даже те, кто уже не мог подняться, до последнего не выпускали из рук оружия.
Полководца не оставило обычное хладнокровие. Он отметил, что солдаты Минванаби по двое пробираются сквозь узкую брешь и теснят уцелевших воинов Акомы. Кейок вытащил меч и решил не наклоняться за шлемом, чтобы не упасть. Суждено ли ему было покрыть себя посмертной славой, как и подобало офицеру Акомы, или же его ждала кончина безвестного воина - на то была только воля богов. 'Да и стоит ли об этом заботиться, - подумал он, - когда Маре грозит смертельная опасность?'
- Поджечь шелк! - крикнул он слуге, ожидавшему приказа, и послушные руки поднесли к тюкам горящие факелы.
Глаза Кейока застилала пелена. Совсем рядом, спиной к нему, оказался воин Минванаби, отпрянувший от удара. Каким-то чудом Кейок сумел обрушить ему на голову свой меч. Нога его уже не слушалась, но, волею Красного бога, руки уверенно держали оружие. Похоже, он еще мог увести за собой в царство Туракаму кое-кого из черно-оранжевых.
Тяжело припадая на искалеченную ногу, Кейок заковылял на помощь своему воину, которого одолевали двое, но не успел. Вражеский клинок достиг цели. Падая, воин Акомы поймал взгляд своего командира.
- Военачальник... - отчетливо произнес он, прежде чем один из нападавших успел поставить ногу ему на лицо.
- Вот он, их военачальник! - раздался крик, и враги со всех сторон ринулись к Кейоку.
Ослепнув от боли, он упал на колени, но все еще пытался отражать удары. Наугад выбросив вперед руку с мечом, Кейок пронзил еще одного неприятеля. Силы оставляли его с каждым мгновением. Клинок Минванаби, нацеленный ему в сердце, скользнул вниз по нагрудным доспехам, вонзился в живот и тут же был выдернут для повторного удара. Хриплый стон, исторгнутый из собственных уст, показался старому полководцу чужим и далеким. Он проявил слабость перед лицом врага, но, собрав в кулак всю свою волю, приготовился встретить смерть с высоко поднятой головой и открытыми глазами. Последнее, что услышал Кейок, был донесшийся неведомо откуда боевой клич 'Акома!'
Время замедлило свой бег. Кто-то выбил меч из рук солдата Минванаби, и у Кейока мелькнула догадка: это награда богов за беспорочную службу - последний удар не застанет его в живых.
- Туракаму, - шепнул он одними губами.
Земля перевернулась. Меч выпал из его рук, но Кейок этого уже не почувствовал.
Глава 10
ЗАГОВОР
Кейок услышал шум, но не разобрал слов. Каждый звук отдавался в голове барабанной дробью. Боль вернулась. Теперь, мелькнуло у него в сознании, у входа в чертоги Туракаму должна прозвучать загробная песнь погибших от его руки солдат Минванаби. Однако вместо пения до слуха старого полководца донеслись обрывки разговора:
- ...Так и не приходил в сознание... - Голос был точь-в-точь как у Люджана. - ...Страшный жар... бредит... тяжелые ранения...
Эту речь прервал другой голос, напомнивший о Накойе:
- Силы небесные! Мару к нему допускать нельзя, у нее сердце разорвется от жалости.
Кейоку почудилась какая-то суматоха, а потом исполненный горестного сочувствия возглас хозяйки:
- Кейок!
Хор воинов почему-то молчал. Тут к Кейоку пришла горечь осознания: только победитель достоин торжественных песнопений. Видно, Акома стерта с лица земли, если все они - и Мара, и Люджан, и Накойя - оказались вместе с ним в чертогах Туракаму.
- Госпожа, - в полубеспамятстве прошептал Кейок. - Властительница.
- Послушайте! Он что-то говорит! - воскликнул чей-то голос.
- Кейок! - снова окликнул голос Мары, и на лоб старика легли прохладные, легкие, слегка дрожащие пальцы.
Сквозь полусомкнутые веки ворвалась нестерпимо яркая вспышка света. Это вернулось сознание, а вместе с ним - все та же испепеляющая боль.
- Кейок, - повторила Мара, - мы все живы, Айяки цел и невредим. Люджан рассказал нам про битву в ущелье. Минванаби бросили против вас войско в пять сотен, но твой маленький отряд до последнего защищал груз шелка.
Глаза старого полководца застилала предсмертная дымка, но он понял: хозяйка склонилась над ним в неподдельном горе. Он лежал не в чертогах Туракаму, а в саду поместья Акомы, у входа в дом. В природе царило спокойствие. Какие-то тени передвигались, словно в тумане. Его покрытое испариной лицо то и дело утирали влажным полотенцем. Кейок судорожно вздохнул и из последних сил произнес:
- Госпожа Мара, остерегись. Правитель Десио покушается на твою жизнь.
Мара погладила его по щеке.
- Знаю, Кейок. Эту весть принес наш человек, сбежавший из камеры пыток. Потому-то Люджан со своим отрядом и бросился тебе на помощь.
- Сколько осталось в живых? - прошелестел Кейок.
- Вместе с тобой шестеро, военачальник, - ответил Люджан. - Но все тяжело ранены.
Кейок беззвучно шевелил пересохшими губами. Из сотни воинов и пяти десятков слуг лишь пятеро,
