бы полную применимость позиции Ленина 1905 года для китайской и индийской революции и не утверждал бы, что своеобразие китайской и индийской революции состоит именно в том, что они ничем не отличаются от западноевропейских и поэтому должны привести на первых шагах к диктатуре пролетариата. Но вопрос, почему у Маркса не было лозунга демократической диктатуры, а у Ленина он сделался политическим стержнем с 1905 по [19]17 г. и вошел как составная часть в его концепцию революции во всех странах начинающегося капиталистического развития, не выяснили и официальные противники концепции тов. Троцкого. В «Ленинизме» Зиновьева, в главе «Маркс и перманентная революция», нет даже попытки выяснения различия между стратегическим планом Маркса и Ленина и объективных источников этого различия. Астров в своей статье «К вопросу о роли ленинской теории» посвятил особую главу вопросу об отношении ленинского лозунга к учению Маркса. Помявши ряд цитат в руках, он приходит только к тому заключению, что «хотя этого учения, в том виде, как оно имеется у Ленина, у Маркса мы еще не находим», но «Ленин сделал здесь несомненно шаг вперед, конечно, по пути Маркса» («Большевик», номер от 31.1.25 г.). Это пустые, ничего не говорящие слова.
3. Теперь мы можем перейти ко второй части итоговых, можно было бы сказать, набросков Ленина с конца 1905 г., которые мы раньше приводили. В V и VI пунктах Ленин пытается предугадать дальнейший ход событий после создания демократической диктатуры. Либеральная буржуазия переходит к контрреволюции, к ней поворачивает зажиточная часть среднего крестьянства, пытаясь вырвать власть из рук пролетариата и бедноты. Эта борьба создает кризис власти. Ленин не ставит точки над «и», но видно, речь идет о распаде правительства демократической диктатуры и замене его диктатурой пролетариата. (Дело было бы при тогдашних экономических условиях России безнадежно.) Поражение предопределено, если бы не подоспел с помощью социалистический пролетариат Европы. Совместная победа русского и европейского пролетариата это победа социалистической революции в Европе. Что говорит эта наметка Ленина, этот набросок мысли, не для печати. Она показывает, что цитированное в первой главе место о прошлом и будущем демократической диктатуры из «Двух тактик» Ленина не представляло собой утешительной фазы эффектного окончания, а что для Ленина демократическая диктатура действительно не была отделена от социалистической китайской стеной. Я в 1924 г. в передовице польского «Пржегленда», в статье, посвященной памяти Ленина (она была перепечатана фельетоном в «Правде»), употребил выражение: что если когда-то противопоставляли демократическую диктатуру социалистической, то история показала, что речь идет не о противоречии двух лозунгов, а о двух исторических этапах. В «Уроках Октября» в цит[ированной] уже главе «Демократическая диктатура» тов. Троцкий пишет: «Сама по себе эта формула, как показало все дальнейшее развитие, могла иметь значение лишь как этап социалистической диктатуры пролетариата, опирающегося на крестьянство». Неверность и моей старой формулировки, и формулировки тов. Троцкого состоит в том, что она не подчеркивает того факта, что Ленин никогда не противопоставлял демократической диктатуры пролетариата социалистической и что Р. Люксембург, Троцкий и мы, тогдашняя молодежь, учившаяся у них, противопоставляя социалистическую диктатуру демократической, не видели, не понимали, что в русских условиях невозможна социалистическая революция, не вырастающая из демократической диктатуры. Это непонимание привело к утверждениям, что лозунг демократической диктатуры должен привести к самоограничению пролетариата, иначе говоря, что пролетариат для сохранения совместной власти с крестьянством должен будет отказаться от борьбы за свои интересы, если эта борьба будет требовать вторжения в частную собственность, одним словом, социализма. В своей статье, в теоретическом органе польских социал-демократов, в социал- демократическом «Пржегленде», издаваемом Розой Люксембург и Т[ышко][193] тов. Троцкий формулирует этот взгляд следующим образом:
«Так как социальные условия России не созрели для социалистического переворота, то политическая власть была бы для пролетариата величайшим несчастьем. Так говорят меньшевики. Это было бы верно,— отвечает Ленин,— если бы пролетариат не сознавал, что дело идет только о демократической революции. Другими словами, выход из противоречия между классовыми интересами пролетариата и объективными условиями Ленин видит в политическом ограничении пролетариата, причем это самоограничение должно явиться в результате теоретического сознания, что переворот, в котором рабочий класс играет руководящую роль, есть переворот буржуазный. Объективное противоречие Ленин переносит в сознание пролетариата и разрешает путем классового аскетизма, имеющего своим корнем не религиозную веру, а «научную» схему. Достаточно лишь ясно представить себе эту конструкцию, чтобы понять ее безнадежно идеалистический характер».
Ясно, что Ленин не думал ни о каком ограничении классовой борьбы пролетариата во имя сохранения демократической диктатуры, что он отдавал себе отчет, что пролетариат на покушение не низвергнутой еще буржуазии и буржуазных слоев деревни ответит совместно с деревенской беднотой установлением пролетарской диктатуры, т. е. низвержением буржуазии, и что он давал себе отчет, что при низком уровне экономического развития России 1905 г. эта диктатура может удержаться, если на помощь ей придет западноевропейский пролетариат. «Две тактики» показывают, что он давал себе отчет в том, что в этой борьбе примет участие мировая буржуазия, с интересами которой тесно связан царизм. Ленин не обострял только понятия этой связи сохранения социалистической диктатуры в России с помощью западноевропейского пролетариата, чересчур заостренной формулировкой тов. Троцкого, а именно, что это должна быть государственная помощь, т. е. уже победившего западноевропейского пролетариата.
Опыт показал, что и в этом пункте прав был Ленин. Европейский пролетариат не сумел еще завоевать власти, но уже был достаточно силен, чтобы помешать мировой буржуазии во время интервенции бросить против нас значительные силы. Этим помог нам отстоять советскую власть. Боязнь рабочего движения являлась наряду с противоречиями капиталистического мира главной силой, обеспечившей нам мир в продолжении восьми лет после окончания интервенции.
Очень странное впечатление производят странички книги Зиновьева «Ленинизм» (с. 179-184), в которых, защищая позицию Ленина перед упреками в самоограничении, он указывает на опыт германской революции 1918-19 гг., в которой рабочий класс, завоевав власть, сдал ее добровольно буржуазии. Из этого он делает вывод, что «бывают такие ситуации, когда даже численно могущественный пролетариат сам себя ограничивает». Это замечание прямо чудовищно. Подводить сдачу власти, и то без боя, под самоограничение класса есть то же самое, что назвать самоубийство самоограничением власти. И что это имеет вообще общего с вопросом, нас интересующим? Разве кто-либо сомневался насчет того, что рабочий класс не всегда в состоянии ниспровергать буржуазию. Также самым бессмысленным является зиновьевское толкование истории Германии за последние 10 лет. «Теоретически говоря,— пишет он,— то, что происходит в Германии, есть перерастание демократической революции в социалистическую. Когда лет через 10-15 будут оглядываться назад на пройденный Германией путь, то всякому будет ясно, что с 1919 года там именно перерастание демократической революции в социалистическую» (Зиновьев. Ленинизм, с. 183).
Тут конкретное понятие Ленина о перерастании революции из одной ее фазы в другую при непрерывном ходе революции подменяется вульгарным понятием эволюции, с точки зрения которой и время от Великой французской революции 1789 г., т. е. до неизвестного нам года победы французского пролетариата, втиснуто в понятие перерастания. Такое разжижение этого понятия выхолащивает все содержание спорных вопросов, состоящих, во-первых, в различии стран развитого капитализма от стран начинающегося капитализма, во-вторых, в различии оценки начального и окончательного этапа революции в странах молодого капитализма; в-третьих, в том, отделен ли китайской стеной, т. е. целым большим историческим периодом один этап от другого.
Это не означает, что опыт последних лет не имеет никакого отношения к вопросу о «самоограничении». В постановке этого вопроса тов. Троцким налицо схематичность. Он говорит: правительство демократической диктатуры будет поставлено перед вопросом о безработице, будет принуждено содержать безработных. Как посмотрят на это союзники-крестьяне? Как посмотрят на это капиталисты? В Англии существует правительство не демократической диктатуры, а диктатуры капитала, и это правительство вынуждено содержать 1200 000 безработных, т. е. половину того числа рабочих, которое существовало в России в 1905 г. Расходует оно на эту цель столько, сколько Германия уплачивает репараций. Соотношение сил заставляет английскую буржуазию делать это уже ряд лет. Подойдем к вопросу с другой стороны. В России на одиннадцатом году революции существуют сотни тысяч
