неизвестные силы, которые действуют помимо нас, и поэтому результат совершенно непредсказуем. Значит, вы предлагаете надеяться на лучшее?
Трембицкий прищурился:
— А вы считаете, что единственный предсказуемый фактор — это сила?
— Да, — ответил Ганновей. — Разве не так? Когда я прошу незнакомого человека сделать что-то, он либо делает, либо нет, но если я наставлю на него пистолет, он обязательно сделает.
— Хм. Я бы мог привести несколько примеров исключений. Но оставим это. Как вы предлагаете поступить нам?
— Подробнее не могу сказать, нет времени. Но ясно одно: аппарат должен быть в наших руках, и мы должны научиться работать с ним. Кроме того, следует начать разработку более усовершенствованной модели.
— Минутку, — возразил Коскинен. — Это потребует много времени. А что будет с моими товарищами?
— Верно, — согласился Ганновей. — И Нат не пойдет на то, чтобы его сын долго томился в тюрьме. Кроме того, его следует убедить, чтобы он не ходил к президенту… О’кей. Сделаем несколько аппаратов существующей модели — это можно сделать быстро, и тогда мы сможем освободить ваших друзей. И несколько наших товарищей, которые тоже сидят в тюрьме.
— Прямое нападение? — Рембурн сжал кулаки. — Наконец! Экран прикроет небольшой флайер. Мы захватим нескольких агентов СБ, психологическими исследованиями узнаем от них, где содержатся пленники, а затем ударим.
— А когда мы сделаем усовершенствованные аппараты, мы проведем следующую стадию — нейтрализацию СБ, — присоединился Ганновей.
— Будете убивать агентов? — спросил Трембицкий.
— Ни в коем случае. В основном мы будем просто изолировать их, чтобы они не мешали.
— СБ — орган государственной власти. Значит, вы покушаетесь на основы государства.
— Да.
— А вы думали над тем, что в дело вмешается армия? Полагаете ли вы, что Конгресс и президент одобрят все это?
— Нет.
— А как отнесется народ к вашим действиям?
— Разумеется, мы проведем большую пропагандистскую кампанию.
— Этого мало, если вы решили поднять оружие против государства. Согласно Конституции, это измена.
— Джорджа Вашингтона тоже называли изменником, когда он делал революцию.
— Я не говорю просто так. Если вы сказали «А», вам придется говорить и «Б», — Трембицкий обвел взглядом всех сидящих за столом. — Вам придется признать, что ваша цель — свержение правительства США.
— Пусть так, — свирепо заметил Риконсти, — другого пути нет.
— Значит, какая-то полувоенная хунта захватит власть и будет править силой оружия. Мир исчезнет с Земли. Что тогда произойдет?
— Ничего особенного, — ответил Ганновей. — Мы детально изучили эту проблему. Не забывайте, что мы не замшелые анархисты, изобретающие бомбы в подвалах. Мы изучали теорию игр, стратегический анализ, политическую антропологию не хуже, чем в Вест-Пойнте. Мы долгие годы разрабатывали свой план.
— Нельзя забывать о заграничных гарнизонах. Даже когда не будет СБ, они могут долгое время контролировать территорию страны. Обширное восстание нельзя подготовить за короткое время. На нашей стороне преимущества, которые всегда на стороне тех, кто совершает переворот, — быстрота и решительность. Как только порядок в стране будет восстановлен, мы созовем всеобщую конференцию. Мы уже знаем делегатов, которые там будут присутствовать. Мы ознакомим их с планом Карлеса, ратифицируем его, а затем отзовем домой американские войска. После этого люди будут наслаждаться жизнью на новой планете, на которой никогда не возникнет угроза войны!
ГЛАВА 15
Было уже раннее утро, когда Коскинен и Трембицкий вернулись. Но ни тот, ни другой не могли спать.
Коскинен положил генератор на пол, уселся на стул, затем вскочил, выпил воды и подошел к окну. Темная громада города раскинулась перед ним. Коскинен ударил себя по ладони и выругался. Трембицкий закурил. Его лицо не выражало ничего.
— Что же делать, Ян? — спросил Коскинен.
— Бежать отсюда, — сразу отозвался Трембицкий. — Правда, я не знаю куда. Вероятно, СБ уже взяла под контроль все убежища Натана.
— Так куда же? — Коскинен повернулся к нему.
— Если мы пойдем с эгалитарианцами, нам придется идти с ними до конца, а я не вижу способа уговорить их придерживаться умеренного курса.
— Они… может, они правы?
Трембицкий хмыкнул:
— Я имею в виду, что они вполне искренни, а искренность не самое лучшее качество…
— Не знаю… Когда я отправлялся в экспедицию, я подписал клятву, что всегда буду поддерживать Конституцию. Может, это звучит по-детски, но я все еще серьезно отношусь к своей клятве. А эгалитарианцы призывают меня нарушить ее.
— Да.
— Но с другой стороны, ведь все революции в прошлом были справедливыми.
— В этом я сомневаюсь.
— А наша революция?
— Это совсем другое дело. Вспомни, она началась с того, что Англия решила превратить Америку в свою колонию только потому, что большинство колонистов — выходцы из Англии. Но они уже давно перестали быть англичанами. Восстание против иностранного вторжения легко назвать справедливым.
— А восстание против внутреннего притеснения? Например, Французская Революция.
— Тебе нужно почитать историю. Французская революция не была основана на насилии. Она даже не упразднила монархию. Революционеры просто использовали политическое давление для проведения нескольких реформ. Но затем экстремисты привели Францию к утверждению террора и к Наполеону. Первая Русская революция проходила точно так же: сначала Дума упразднила царя, а затем большевики силой захватили власть. Я мог бы привести тебе еще дюжину примеров.
— Но должны же быть…
— Да, конечно. В некоторых случаях народы избавлялись от тиранов. Но это ненадолго. Очень скоро оно попадали под власть нового деспота, часто более жестокого, чем прежний. Иногда, правда, диктатор оказывался добрым, но от этого он не переставал быть диктатором, хотя он давал народу кое-какие свободы. Наиболее известный пример этому — Кемаль Ататюрн.
— Оставь историю, — сказал Ксскинен. — Мы живем сегодня. Разве есть другой путь создания мировой Федерации, чем тот, что избрали эгалитарианцы?
— Вполне возможно. У нас нет времени глубоко проникнуть в проблему. Правда я сомневаюсь, что ее можно разрешить приказом свыше. Такая проблема не решается быстро, она должна созреть.
— А ей дадут время созреть? Ян, я не верю в сияющие вершины всемирного рая и прочую чепуху. Но я пытаюсь понять где правда. Ты не можешь не согласиться с тем, что говорил Карлес о Конституции: она уже сейчас превратилась в мертвую бумагу. Разве не является единственным выходом из создавшегося положения радикальные изменения?
