Грызунам, наверно, было тесно в узком дверном проеме, они забрались один на другого, и теперь толпа крыс, движимых отчаянным желанием собрать упавшие семена, неслась сквозь проход, как бурный ручей, загнанный в тонкий шланг.
Я падал — нет, парил — сквозь вечность и пространство. Я понимал: это падение, но я падал не просто медленно; пока я падал, земля отдалялась от меня, уходила из-под ног, и как долго я ни падал, земля не приближалась, а наоборот, оказывалась все дальше и дальше. И в конце концов земля исчезла совсем, опустилась ночь, и я стал тонуть в непроглядной темноте, окутывающей меня.
Время тянулось бесконечно, но все же темнота отступила, и я открыл глаза, которые почему-то закрылись, когда я упал в темноту. Я лежал на земле, а надо мной было ярко-голубое небо и солнце.
Возле меня стоял Свистун. Крысы ушли. Облако пыли рассеивалось над тем местом, где свалилось дерево. Неподалеку возвышалась красная каменная стена. Было тихо.
Я попробовал сесть и обнаружил, что эта попытка отняла у меня последние силы. Ружье лежало под боком, и я взял его в пуки. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что оно сломано. Ствол был искорежен, а приклад наполовину разбит. Я положил ружье на колени, хотя мог бы его выбросить: ни один человек в здравом уме не осмелился бы им воспользоваться, а починить его было невозможно.
— Выпил твою жидкость, вот что я сделал, — проверещал Свистун весело. — И поместил обратно. Надеюсь, не сердишься.
— Что-что?
— Не о чем говорить, — просвистел он, — дело сделано.
— Какое дело?
— Выпил твою жидкость.
— Черт возьми, подожди минутку! — недоумевал я. — Что это значит?
— Ты был наполнен смертоносной жидкостью, — объяснил он, — в результате ударов. Смертельно для тебя. Но не смертельно для меня.
— И ты ее выпил?
— Что еще было делать? Процедура общепринята.
— Господи, спаси! — воскликнул я. — Вот тебе и живой фильтр с щупальцами!
— Слова твои не понятны, — пожаловался Свистун. — Я освобождаю тебя от жидкости. Я отделяю вредное вещество. Я наполняю тебя опять. Внутри тебя нахожу биологический насос. Но волнуюсь, волнуюсь, волнуюсь! Думаю, опоздал. Теперь вижу — нет.
Мне снова надо было лечь. Я сидел всего одну минуту — долгую, дол1 ую минуту — и ту с превеликим трудом. И все же я был живой — больной и ослабевший, но живой. Я вспомнил ощущение, что у меня разрывается голова, вспомнил, как я падал, как мне было плохо, очень плохо. Семена, ударявшие до этого, ни разу не поранили меня до крови. А в тот раз, когда я вытер шею, на руке осталась кровь.
— Свистун, — прошептал я. — Кажется, я обязан тебе…
— Ты ничего не должен, — ответил Свистун счастливым голосом. — Я плачу долг. Меня ты спас раньше. Теперь расплачиваюсь. Квиты. Не хотел тебе говорить. Боялся, что грех. Запрещается твоей религией, возможно. Может быть, нельзя проникать в тело. Поэтому не хотел говорить. Но ты принял спокойно, и все правильно.
Мне удалось подняться на ноги. Ружье упало с колен и так Ударило меня по ноге, что я снова свалился. Я был без сил.
Свистун внимательно наблюдал за мной при помощи щупалец, оснащенных глазами.
— Ты нес меня раньше. Я тебя не могу, — сказал он. — Если привяжешься ко мне, могу тебя тащить. Имею сильные ноги.
Я отверг предложение.
— Иди один, — сказал я. — Веди меня. Я справлюсь сам.
Тэкк пытался изображать настоящего мужчину. Они с Сарой усадили меня на лошадку, и он настоял на том, чтобы Сара ехала на второй, ненагруженной, лошади. Сам он собирался идти пешком. Мы спустились по пандусу, вышли на тропу и двинулись. Тэкк, вцепившись в куклу, шагал впереди, а Свистун замыкал шествие.
— Я надеюсь, — сказал мне Доббин. — В этот раз вам не выжить. Я хочу сплясать на ваших костях.
— А я на твоих, — парировал я.
Не самый умный ответ, конечно, но я был не в лучшем состоянии. Я чувствовал себя неуверенно и едва сидел в седле.
Тропа привела нас на вершину высокого холма, и с нее мы увидели дерево. Оно находилось на расстоянии нескольких миль и казалось больше, чем я предполагал. Упав, оно перегородило дорогу. Разломанный ствол напоминал ствол дерева, срубленного топором. Из трещин во все стороны вылезали серые букашки. Они ползали, кишели вокруг поверженного дерева, сновали по тропе. Их было очень много, и они издавали тонкий пронзительный писк, от которого меня передергивало.
Доббин нервно покачивался, и в его странном ржании слышался не то гнев, не то испуг.
— Вы пожалеете об этом, — взвизгнул он. — Никто до сих пор не осмеливался поднять руку на дерево. Никогда еще обитатели ствола не ступали на землю.
— Малый, — сказал я, — дерево превратило меня в мишень. Если в меня не стреляют, то и я не стреляю в ответ.
— Надо обойти, — предложила Сара.
Тэкк посмотрел на нас.
— Здесь обойти быстрее, — он махнул влево, где находился пень, срезанный по диагонали лазерным лучом.
Сара согласилась:
— Идите вперед.
Тэкк сошел с тропы на бугристую землю, усеянную круглыми камнями, величиной с человеческую голову. Кругом разрастался низкий кустарник с острыми колючками. Под ногами у нас был песок, перемешанный с красной глиной и каменной крошкой. Я подумал, что на протяжении миллиона лет какие-то существа молотили по камням, с целью превратить их в осколки.
Как только мы свернули с тропы, чтобы обойти дерево, серая класса букашек двинулась нам наперерез. Они ползли друг за другом к напоминали широкое подвижное полотно, волнующуюся реку с пенящимися водоворотами. Казалось, они никогда не остановятся.
Тэкк разгадал их намерение и ускорил шаг. Он почти бежал, но все время падал и спотыкался, потому что земля под ногами была неровной и коварной. Падая, он ударялся коленями о камни и, пытаясь подставить руки, не раз угодил ими в колючки. Он ронял куклу и останавливался, чтобы поднять ее, и кровь капала из его израненных пальцев на игрушку.
Лошадки тоже прибавили шаг, но всякий раз, когда Тэкк, запутавшись в рясе, растягивался на земле, они притормаживали.
— У нас ничего не получится, — сказала Сара, — пока он плетется впереди. Я спешиваюсь.
— Нет! — решительно возразил я.
Я попробовал спрыгнуть с лошади, но сделал это так неловко, что только обладая большой фантазией, можно было назвать мою попытку прыжком. Приземлившись, я лишь чрезвычайным усилием воли удержался на ногах и не упал прямо лицом в колючий куст. Я побежал вперед и схватил Тэкка за плечо.
— Возвращайся и садись на Доббина, — приказал я. — Дальше пойду я.
Он повернулся ко мне, и я увидел, что его глаза горели злобой. Его лицо прямо-таки перекосилось от гнева. Не было сомнения, он ненавидел меня.
— Вы никогда не давали мне шанс! — крикнул он. — Никому и никогда! Вы хапаете все сами.
— Убирайся и садись в седло, — повторил я. — Если ты этого не сделаешь, я поколочу тебя.
Я не стал дожидаться, пока он выполнит мой приказ, и двинулся вперед, осторожно выбирая дорогу. В отличие от Тэкка я не бежал, а просто шел быстрым шагом. Я по-прежнему неуверенно Держался на ногах, у меня сосало под ложечкой, перед глазами все расплывалось, и голова кружилась.
