ссылается на почти 500 наименований, он прочесывает всю историю человечества, чтобы доказать, что 'холокост представляет собой уникальное явление, потому что никогда раньше ни одно государство не организовывало с сознательным намерением и систематическим образом физическое уничтожение всех мужчин, женщин и детей одного определенного народа'. Свой тезис Кац поясняет так: 'Свойством С обладает исключительно событие Ф. События Д и Ф могут иметь общие свойства А, В, Д… X, но не С. Главное зависит от того, что С является свойством только Ф… П без С — это не Ф… Никакие исключения из этого правила не допустимы по определению. Д, имеющее с Ф общие свойства А, В, Д… X, может быть в тех или иных отношениях сходным с Ф, но, поскольку наше определение касается уникальности, отдельные или все события Д, не имеющие свойства С, никогда не могут быть Ф. В своей совокупности Ф, разумеется, больше С, но без С оно никогда не может быть Ф'. В переводе на человеческий язык это означает, что историческое событие, обладающее уникальным признаком, является уникальным историческим событием. Во избежание путаницы Кац поясняет далее, что употребляет термин «феноменологический» не в смысле Гуссерля, не в смысле Шутца, не в смысле Шелера, не в смысле Хайдеггера и не в смысле Мерло-Понти. В итоге построение Каца оказывается феноменальной бессмыслицей.[69] Даже если бы главный тезис Каца был подкреплен отправными посылками (а это не так), этим было бы доказано лишь то, что ХОЛОКОСТ обладает одним уникальным признаком. Правда, было бы удивительно, если бы дело обстояло иначе. Шомон приходит к выводу, что исследование Каца — это «идеология», напялившая на себя «научные» одеяния.[70]
Лишь один кошачий прыжок (автор обыгрывает фамилию «Кац», что значит «кошка». — Прим. пер.) отделяет утверждение, будто холокост уникален, от утверждения, будто холокост невозможно рационально объяснить. Если нет сравнимых с холокостом исторических событий, то он вообще возвышается над историей. Итак, холокост уникален, потому что он необъясним, и необъясним, потому что он уникален.
Новик назвал эту мистификацию 'канонизацией холокоста', а Эли Визель — самый опытный специалист в этой области. Для Визеля, как правильно замечает Новик, ХОЛОКОСТ — это воистину «мистериальная» религия. Визель подчеркивает, что ХОЛОКОСТ 'ведет во тьму', 'отвергает все ответы', 'находится вне истории, по другую ее сторону', 'не поддается ни познанию, ни описанию', 'не может быть объяснен или представлен в образах'; ХОЛОКОСТ — это 'разрушение истории', он знаменует собой 'изменение в космическом масштабе'. Только выживший священнослужитель (читай: только Визель) способен проникнуть в его мистерию. А поскольку эту мистерию, как признает сам Визель, 'невозможно передать', 'мы не можем об этом говорить'. Следовательно, Визель сообщает в своих речах, за которые он получает стандартный гонорар 25000 долларов (плюс лимузин с шофером), что «тайна» Освенцима — это 'истина, заключенная в молчании'.[71]
С этой точки зрения рациональное понимание холокоста приводит к его отрицанию, так как рациональный подход отрицает уникальность и мистерию холокоста. А тот, кто сравнивает этот ХОЛОКОСТ со страданиями других, совершает, по Визелю, 'абсолютную измену по отношению к еврейской истории'.[72] Несколько лет назад была напечатана пародия на один нью-йоркский бульварный журнал с сенсационным заголовком: 'Майкл Джексон и еще 60 миллионов человек погибли в ядерном холокосте'. В письмах читателей сразу же появился разъяренный протест Визеля:
'Как посмел кто-то назвать происшедшее вчера холокостом! Был только один холокост!' Доказывая, что пародии встречаются и в реальной жизни, Визель в новом томе своих воспоминаний осуждает Шимона Переса за то, что он сказал о 'двух холокостах нашего века: Освенциме и Хиросиме. Он не должен был этого делать',[73] но если холокост ни с чем не сравним и непостижимо уникален, как может он тогда иметь всеобщее значение?
Споры об уникальности холокоста бесплодны. Утверждения, будто холокост уникален, приобрели со временем форму 'интеллектуального терроризма'[74] (Шомон). Каждый, кто использует обычные сравнительные методы научных исследований, должен предварительно сделать 1001 оговорку, чтобы на него не обрушились обвинения, будто он изображает холокост как «тривиальное» событие,[75]
Тезис об уникальности холокоста включает в себя и понимание его как единственного в своем роде зла. Страдания других, сколь бы ужасны они ни были, с этим нечего и сравнивать. Проповедники уникальности холокоста отвергают подобные умозаключения, но их возражения звучат неискренне.[76]
Утверждения, будто холокост уникален, интеллектуально бесплодны и морально недостойны, но их продолжают повторять. Возникает вопрос: почему? Во-первых, уникальными страданиями обосновывают уникальные притязания. Ни с чем не сравнимое зло холокоста не только отделяет евреев от других, но, как пишет Якоб Нойснер, позволяет евреям 'предъявлять претензии к этим другим'. Эдуард Александер видит в уникальности холокоста 'моральный капитал', и 'евреи должны заявить притязания на владение этим ценным имуществом'.[77]
Уникальность холокоста, эти 'претензии к другим', это 'ценное имущество' служат прекрасным алиби для Израиля. 'Поскольку страдания евреев столь уникальны, — подчеркивает историк Питер Болдуин, — это увеличивает моральные и эмоциональные притязания, которые Израиль может предъявить к другим странам'.[78] Так, по Натану Глезеру, холокост, поскольку он указывает на уникальность евреев, дает евреям 'право рассматривать себя как особо угрожаемую категорию и предпринимать все возможные меры, необходимые для их выживания'.[79] Типичный пример: каждое сообщение о решении Израиля создать ядерное оружие вызывает, как заклинание, призрак холокоста,[80] как будто Израиль и без того не находится на пути превращения в ядерную державу.
Здесь играет роль еще один фактор. Утверждение уникальности холокоста — это также утверждение еврейской уникальности. Не страдания евреев делают холокост столь уникальным, а тот факт, что страдали именно евреи. Или:
холокост — нечто особенное, потому что евреи представляют собой нечто особенное. Исмар Шорш, канцлер Еврейского теологического семинара, резко критикует притязания на уникальность холокоста как 'безвкусный, секуляризованный вариант теории богоизбранности'.[81] Столь же яро, как и уникальность холокоста, Эли Визель защищает тезис об уникальности евреев. 'В нас все иное'. Евреи онтологически необыкновенны.[82] ХОЛОКОСТ — это кульминация тысячелетней ненависти неевреев, свидетельство не только ни с чем не сравнимых страданий евреев, но также их уникальности.
Во время и после второй мировой войны, пишет Новик, 'вряд ли кто-нибудь в правительстве США и вне его понимал слова 'одиночество евреев'. После июня 1967 г. произошел поворот. 'Молчание мира', 'равнодушие мира', 'заброшенность евреев' — эти темы стали главными в дискуссиях о холокосте.[83]
С усвоением сионистского кредо 'окончательное решение' Гитлера в конструкции холокоста стало кульминацией тысячелетней ненависти неевреев к евреям. Евреи погибали, потому что все неевреи, будь то преступники или их пассивные сообщники, желали их смерти. Как утверждает Визель, 'свободный и цивилизованный мир выдал евреев их палачам. С одной стороны были исполнители, убийцы, а с другой — те, которые молчали'.[84] Но нет ни одного исторического доказательства наличия у всех неевреев побуждений к убийству евреев. Упорные попытки Даниэля Гольдхагена доказать разновидность такого утверждения в его книге 'Добровольные помощники Гитлера' выглядят комично.[85] Но их цель — достижение политических выгод. Можно, кстати, констатировать, что теория 'вечного антисемитизма' облегчает жизнь антисемитам. Арендт поясняет в книге 'Элементы и истоки тотальной власти': 'То, что антисемитская история профессионально пользуется этой теорией, не требует объяснений; она предоставляет лучшее алиби любым зверствам. Если верно, что человечество всегда стремилось уничтожить евреев, то убийство евреев — это нормальная человеческая деятельность, а ненависть к евреям — реакция, которую даже не надо оправдывать. Самое удивительное и приводящее в смущение в гипотезе о вечном антисемитизме заключается в том, что ее разделяют большинство объективных и почти все еврейские историки'.[86]
Догма холокоста о вечной ненависти неевреев к евреям используется как для оправдания необходимости еврейского государства, так и для объяснения враждебного отношения к Израилю. Еврейское государство — единственная защита от неизбежной в будущем новой вспышки убийственного
