Боберт Торн рассмеялся. Этот коренастый седобородый человек с пылающими голубыми глазами был покрыт старыми боевыми шрамами. На поясе расшитой драгоценностями куртки висела видавшая виды сабля.
— Не торопитесь, — сказал он. — Мы запасли продуктов больше, чем они в состоянии собрать со всей страны. Пусть посидят немного. К следующему периоду Сумерек они будут голодны, больны, займутся грабежом, и мы легко их разобьем. Они и сами знают это. А там, может, прибудут и другие земцы. У них осталось не так уж много выдержки. — Он повернулся к стройному краснокожему молодому икрананкийцу в костюме цвета шафрана и с позолоченным ожерельем на шее. — Король Урсала, это человек из-за края мира, о котором я вам говорил.
Монарх наклонил свою птичью голову.
— Приветствую, — сказал он на диалекте, который нетрудно было понять. — Мне давно хотелось встретиться с вами, но в более дружеской обстановке.
— Она вполне возможна, — намекнул Дэвид.
— Нет, если ваши друзья попытаются выполнить свою угрозу и подчинить нас Катандарану, — сказал Урсала. Его ровный тон смягчил резкость выражения.
Фалькейн почувствовал себя неловко.
— Ну… гм… мы ведь здесь чужеземцы, и конкретных данных о вашем мире у нас не было. И разве так уж плохо присоединиться к империи? Вам бы здесь ничего не угрожало.
Урсала взъерошил свое кольцо перьев и надменно ответил:
— Рангакора считалась древним городом, когда Катандаран был всего лишь деревушкой. Несколько поколений назад деодакхи были еще пустынными варварами. Их пути — не наши пути: мы не натравливаем фратрию на фратрию, не требуем, чтобы сын обязательно овладевал профессией отца.
— Как это? — Фалькейн был ошеломлен.
Стефа кивнула.
— Фратрии здесь — всего лишь объединение семей, — сказала она. — Они не совпадают с гильдиями.
— Я говорил вам об этом, благороднейший, — самодовольно заявил Торн. — Под защитой земцев…
— О которой мы не просили, — прервал его Урсала.
— Нет, но если бы я не решился на это, здесь сейчас восседал бы вице-король империи.
— Думаю, что вы лучше, чем грубые варвары, — вздохнул король. — Иршары слишком долго благоприятствовали нам: мы забыли искусство ведения войны. Но давайте будем откровенны — ведь вы потребуете плату за свою защиту: землю, сокровища и власть.
— Конечно, — сказал Торн.
Чтобы прервать напряженное молчание, Фалькейн спросил, кто или что такое Иршары.
— Создатели и владыки Вселенной, — ответил Урсала. — Разве вы за краем мира так же суеверны, как и те, в западных землях?
— Что? — Фалькейн сжал кулаки. Дрожь возбуждения охватила его. Он разразился вопросами.
Ответы опровергали все сделанные им раньше предположения. Рангакора имела высокоразвитую стандартную политеистическую религию с богами, требующими жертвоприношений и жаждущими лести, но в целом благосклонными. Единственной могучей силой зла был тот, кто убил Зуриата Ярчайшего, но Зуриат ежегодно возвращался, после того как другие боги опускали его тело в залив.
«Но почему у других икрананкийцев такие параноидальные представления о зле? Почему западные культуры считали космос исключительно враждебным началом?»
Мозг Фалькейна напрягся, ему казалось, что сейчас он решит проблему, над которой думал все эти недели.
«На дневной стороне Икрананки нет смены времен года, нет жизненных ритмов, лишь бесконечная борьба за выживание в медленно ухудшающейся окружающей среде. Любое изменение в природе ведет к худшему — разрушение, песчаные бури, чума, ящур, высыхающие колодцы. Неудивительно, что туземцы с подозрением относятся ко всему новому. Неудивительно, что они чувствуют себя уверенно только в окружении взрослых членов своей семьи — фратрии. Неудивительно, что цивилизация была нестабильной и что так часто нападали варвары. Бедные дьяволы.
Рангакора на краю Сумерек знает дождь и снег, смену дня и ночи. Ей известны не только несколько разрозненных звезд, но и целые созвездия: после того как ученые проникли на противоположную сторону планеты, они хорошо изучили ночное небо.
Но тогда…
Нет. Маленькая и изолированная Рангакора не имеет сил для создания империи. А Ван Рийн, зная о раздорах и варварстве на этой планете, будет иметь дело только с устойчивой империей. Помощь этому городу была бы донкихотством, а Политехническая Лига не воюет с ветряными мельницами. Освобожденная Рангакора будет вновь захвачена, как только улетит космический корабль. И других посещений не будет.
Но постоянное благотворное влияние Рангакоры было бы очень полезным межзвездным торговцам. Как же найти возможный компромисс?»
Фалькейн в отчаянии взглянул на небо.
«Когда же, спаси нас от ада, появится „Сквозь хаос“? Несомненно, Чи и Адзель прежде всего бросились бы на поиски. Значит, с ними что-то случилось».
Он заметил, что Урсала уже некоторое время что-то ему говорит, и выбрался из паутины своих мыслей.
— Прошу прощения, благороднейший…
— Мы не используем почетные титулы, — заявил король. — Только враги нуждаются в умиротворении. Я просил вас рассказать о вашем доме. Это, должно быть, удивительное место, а одни Иршары знают, как мне нужно отвлечься.
— Ну, гм…
— Мне тоже интересно, — сказал Торн. — В конце концов, если мы, земцы, должны будем оставить Икрананку, это многое меняет. Нам тогда придется уйти из Рангакоры…
При этом предположении он не выглядел счастливым.
Фалькейн сглотнул.
Если людей эвакуируют на Землю, он станет героем, но Ван Рийн вышвырнет его из отряда торговцев-разведчиков. Несомненно, ему дадут другую работу: приятная безопасная должность третьего помощника на каком-нибудь заброшенном торговом посту с перспективой стать вторым помощником в пятьдесят лет и через десять лет быть выброшенным на пенсию.
— Ну, солнце наше более яркое, — сказал он. — Вы видели, как освещены наши помещения, Стефа.
— Я чуть не ослепла, — пробормотала девушка.
— Постепенно вы привыкли бы, но вначале пришлось бы соблюдать осторожность, выходя из помещения. Солнце обожжет вашу кожу.
— Чертовы условия! — вырвалось у одного из охранников Фалькейна.
Последний решил, что нужно усилить впечатление.
— Только в первое время, — успокоил он. — Потом вы приспособитесь, кожа ваша станет жесткой и темно-коричневой.
— Что? — Стефа приложила руку к щеке. Ее рот раскрылся.
— Там, должно быть, жарко, — проницательно заметил Урсала.
— Не очень. — сказал Фалькейн. — Теплее, чем здесь, конечно, во многих местах.
