Клеопатра Великая. Женщина, стоящая за легендой

не только в неком подобии бюстгальтера, но и с ожерельями, браслетами на руках и ногах, а также длинными цепочками, обвивающими ее тело. Позднее это превратилось в некое подобие украшенного драгоценными камнями пояса, по признанию самой Афродиты, «все обаяния в нем заключались»[473]. Подобные тяжелые золотые пояса, ожерелья и сетки для волос из золотых нитей носили дамы высшего света при птолемеевском дворе.

Такие драгоценности не снимали даже перед тем, как заняться любовью. На одном футляре для зеркала была выгравирована женщина с замысловатым пучком волос, нательной цепочкой, браслетом на ноге и прочей дорогой мелочью; в ее будуаре прикроватный столик с кувшином вина, эротические картины на стенах, какими александрийская элита любила «украшать свои дома — с богами-в страстных объятиях. Люди, считающие сексуальную неумеренность благочестием, <…> развешивают в спальнях картины на достаточно большой высоте, как подношения в храме. Лежа в постели в чувственном наслаждении, они могут бросить взгляд на обнаженную Афродиту, слившуюся в экстазе с Аресом»[474], римским богом войны Марсом.

Откровенные эротические произведения искусства испокон веков составляли часть нескромной египетской культуры, и во дворце Александрии, конечно, находилось предостаточно подобных картин. Центральное место в роскошных покоях Клеопатры занимала ее золотая кровать с мягкими пуховыми перинами, льняными простынями, вероятно, застеленная великолепным египетским покрывалом «искусной работы, переливающимся пурпурными, темнозелеными, алыми, фиолетовыми красками, вышитым цветами и орнаментами, фигурами животных и сверкающими звездами, обрамленным пурпурной каймой и отделанным золотым шнуром»[475]. Мягкий свет от масляных ламп, горевших рядом с кроватью, аромат куфи, исходивший от золотых курильниц, создавали спокойную и чарующую атмосферу, в которой предавались любовной неге земные воплощения Афродиты и Диониса.

Антония, все еще женатого на Фульвии, не мучили угрызения совести за совершаемое прелюбодеяние, а Клеопатра не состояла в браке. В космополитической и неханжеской атмосфере Александрии секс был просто приятным времяпрепровождением. Фигурки, называвшиеся симплегмы (узлы), изображали невероятные позы, а в царской библиотеке хранились работы на сексуальные темы от непристойных рассказов до самоучителей. В одном таком учебнике, написанном Филенис Самосской, давался такой совет по обольщению: «Соблазнитель должен быть неопрятен и непричесан, и он не должен казаться слишком озабоченным тем, что собирается сделать». Затем следовали наставления, как льстить женщине: «Простушке нужно говорить, что она богиня, дурнушке — что на свете нет ее краше, женщине в годах нужно делать комплименты как юной девушке». Там еще содержались главы «О поцелуях» и «О позах».

Столь же откровенные подробности живописал Овидий в своей «Науке любви», считавшейся неподходящей для замужних женщин. В ней он описывал позы на примере мифических пар от Гектора и Андромахи, когда мужчина находился сверху, до Миланиона и Атланты; в этом случае женщина клала ноги мужчине на плечи. Поэт также советовал прекрасному полу:

Женщины, знайте себя! И не всякая поза годится —
Позу сумейте найти телосложенью под стать.
Та, что лицом хороша, ложись раскинувшись навзничь;
Та, что красива спиной, спину подставь напоказ. <…>
Всадницей быть — невеличке к лицу. <…>
Тысяча есть у Венеры забав. <…>
Пусть до мозга костей размывающий трепет Венеры
Женское тело пронзит и отзовется в мужском;
Пусть не смолкает ни сладостный стон,
ни ласкающий ропот:
Нежным и грубым словам — равное место в любви.
Даже если тебе в сладострастном отказано чувстве —
Стоном своим обмани, мнимую вырази страсть. <…>
Но и в обмане своем себя постарайся не выдать —
Пусть об отраде твердят и содроганье, и взор,
И вылетающий вздох, и лепет, свидетель о счастье, —
У наслажденья есть тайных немало примет[476].

Эмоциональный накал секса нашел отражение в птолемеевском заклинании, в котором проникновение ассоциируется с чародейством: «Этот таинственный огонь, всю пылкость, всю страстность, всю нежность, все томление, все, что жжет тебе грудь, вдохни в душу женщины, наполни всем этим ее сердце, ее чрево; приведи ее в свой дом, обладай всем, что есть у нее в руках, во рту, в теле, в лоне»[477]. В половых отношениях также прибегали к магии. Мужскую потенцию могли усиливать отваром сельдерея и ночной фиалки, священного растения бога плодородия Мина; если требовалась помощь Диониса, в вине настаивали сосновые шишки и сыпали в него перец; чтобы не происходило преждевременное семяизвержение, мужской член натирали морковным соком.

В качестве противозачаточного средства рекомендовались квасцы, соляной раствор или уксус. Аристотель предлагал смазывать женские гениталии кедровым маслом, свинцовым порошком и ладаном, а Диоскорид советовал для этой цели перечную мяту, квасцы или кедровую смолу, являвшуюся «чудодейственным» контрацептивом, когда ею смазывали пенис. Хотя все эти средства были легкодоступными для Клеопатры, она не хотела пользоваться ни одним из них, и, вероятно, как она задумала, к февралю 40 года до н. э. снова забеременела.

Однако это произошло несколько несвоевременно, потому что именно тогда неожиданно возникла критическая ситуация как на Востоке, так и на Западе, и под угрозой оказалось все, чего добился Антоний. Хотя его обвиняли в инертности, считавшейся римлянами большим недостатком египтян, и что он «за пустыми забавами растрачивал и проматывал самое драгоценное <…> достояние — время»[478], он среагировал моментально, оставив свою беременную любовницу, с которой он не увидится более трех лет.

Если на этот период Клеопатра практически исчезла из римских памятников прошлого, в египетских источниках освещается, как она управляла своим разросшимся царством и растущей семьей. В 40 году до н. э., на одиннадцатом году ее правления, в жреческих сборниках документов сообщается, что мать быка Аписа, умершая, когда Клеопатра находилась в Тарсе, после длительного процесса бальзамирования была похоронена в одном из склепов Исеума на пустынном плато Саккары. Во время беременности, олицетворявшей божественный дух священной коровы — еще один аспект Исиды, Клеопатра, несомненно, нанесла государственный визит в Саккару и сделала соответствующие подношения во здравие своего ожидаемого отпрыска.

Но смерть священной коровы была не единственным скорбным событием в том году: в Мемфисе скончался сорокадевятилетний верховный жрец Пшеренптах III. Как сказано в посмертной записи на стеле, «в 11-й год правления государыни владычицы Двух Земель Клеопатры и ее сына Цезариона в месяц Епифи 15-го дня я навечно упокоился. Меня погребли на Западе и совершили все обряды для моей величественной мумии»[479]. После бальзамирования, длившегося семьдесят дней, его погребли рядом с женой Таим-хотеп в некрополе Саккары.

Преемником стал их единственный сын Петубастис III, появившийся на свет после того, как его родители обратились с мольбами к Имхотепу дать им сына для продолжения жреческого рода. Мальчик родился в шестой год правления Клеопатры (46–45 гг. до н. э.), тот же самый год, когда и Цезарион. Таким образом, в семилетнем возрасте Петубастис стал верховным жрецом Мемфиса, заняв в египетской иерархии почти такое же положение, как юный фараон Цезарион. Вероятно, он был возведен на жреческий престол Клеопатрой и Цезарионом на такой же пышной церемонии в Александрии, как и его отец, когда вступал в должность. В столичном Серапейоне установили базальтовую статую юного жреца, в чем