на морском побережье, и, поскольку больше заняться было нечем, стали отдыхать. Климат в Португалии оказался таким теплым, что даже зимой можно было загорать, и, если бы не деньги, которые таяли с пугающей быстротой, все было бы совсем замечательно.
Через три недели их отправили — но не на самолете, а морем. Еще три недели добирались до Англии, кружным путем, в составе каравана из двенадцати судов. Каюты были затемнены, открывать окна запрещалось. Каждому пассажиру выдали спасательный круг, который надо было постоянно иметь при себе. Детских размеров не предусматривалось, и Нину круг скрывал всю — видны были лишь голова да ноги.
По прибытии в Ливерпуль их ждал допрос. Где ваш муж? Почему он не приехал вместе с вами? Почему вы не остались в Швейцарии с ним? На какие средства он живет? Где и на что собираетесь жить вы? Дети устали, Нина расплакалась. После допроса чиновник дал ребятам по пенни и отпустил их восвояси. Было уже поздно. Пока искали гостиницу, пока укладывались: Только успели заснуть — воздушная тревога. Пришлось поднимать детей и спускаться в бомбоубежище. В общем, Англия оказалась лишь относительно безопасной и куда менее гостеприимной, чем Швейцария.
Родителей в Лондоне уже не было — они, как и большая часть жителей английской столицы, эвакуировались из-за бомбежек. Их приютили друзья в Оксфорде, однако о том, чтобы там поселилась еще и Урсула с детьми, не было и речи. Начались скитания по меблированным комнатам. С детьми жилье вообще было не найти, и их снова пришлось отдать в интернат. Миша уже привык жить вне дома, и с ним проблем не было. Но Нина, кроме того, что ей было четыре года, не знала ни слова по-английски. Первые слова, которые, как убедилась Урсула, когда навестила детей, выучила девочка, были: «Прекрати это» и «Убирайся». В письме к Лену она писала: «Нина утратила свою веселость и добавила к собственной невоспитанности всю шкодливость окружающих ее детей». Однако надо было терпеть.
Одна хозяйка никак не могла привыкнуть к иностранной внешности Урсулы. Другая запретила детям навещать ее, а потом вообще решила сдать комнату «джентльмену». «Странно, — пишет Урсула, — что люди, еще не пережившие трудностей, черствее и нетерпимее тех, кто уже испытал на себе, что такое война». Наконец, она нашла более-менее постоянное жилье в семь священника в сельском приходе Глимптон, возле Вудстока. Супруга священника устроила ей форменный допрос: «Принадлежите ли вы к нашей церкви?» «Возносите ли молитвы Господу?» «Будете ли по вечерам играть с нами в карты?» Коммунистке Урсуле было все равно, к какой церкви принадлежать, если это давало крышу над головой. Теперь она жила в очаровательном доме с садом и раз в две недели ездила в Лондон.
«Быть может, потому, что у меня недостаточно воображения, — писала она в письме к Лену, — чувствую себя совершенно спокойной во время воздушных тревог. Мне не страшно за собственную жизнь. А станции метро ночью! Сотни людей спят на специально сооруженных для этого деревянных нарах. Они приходят сюда уже месяцами, и тут сложился свой быт. Люди достают из объемистых узлов еду к ужину, термосы с чаем, вязанье и газеты. Отец курит, мать болтает с соседями, дети играют в прятки. Влюбленные сидят по углам, прижавшись друг к другу. С шумом подкатывают поезда. Пассажиры устремляются из дверей, стараясь не наступить на тех, кто, не найдя свободного местечка на нарах, растянулся прямо на полу… Вчера я долго бродила по Лондону. Вид превращенных в развалины, скажем, больших магазинов надрывает мне сердце меньше, чем зрелище разбомбленной квартиры — на веревке над плитой еще видит белье…» Англия жестоко расплачивалась за довоенное благодушие по отношению к Гитлеру, за надежду на то, что он первым делом примется за СССР, а до них очередь так и не дойдет.
Несмотря на то, что у Урсулы не было собственного жилья, неукротимая разведчица горела нетерпением приняться за дело. Впрочем, своего дома не предвиделось, так что же медлить?
Первая встреча с советским связником была назначена неподалеку от Гайд-парка. Урсула приехала в Лондон раз, другой… Связника все не было. Вдобавок ко всему место встречи оказалось кварталом, где промышляют проститутки, поэтому недостатка в подходящих к ней мужчинах не было, а «ночные бабочки» стали уже проявлять к Урсуле недоброе внимание. Она начала тревожиться: что случилось, где связной? Может быть, произошла какая-то ошибка? Может быть, Олло все же удалось ее предательство, или «раскололся» Герман? В Лондоне было советское посольство, но туда идти не полагалось, да и в любом случае у нее хватило бы здравого смысла этого не делать. Впрочем, она достаточно давно работала в разведке и прекрасно знала, что, если контакт с ней, пусть даже не по ее вине, может поставить под угрозу работу, связи может не быть очень долго. Она решила в этом случае найти себе какую-нибудь службу, вступить в английскую коммунистическую партию и начать заниматься партийной деятельностью.
Причин для беспокойства было более чем достаточно. В Англию они приехали почти без вещей, только с небольшим запасом одежды. Жилья не было, деньги подходили к концу — а ведь надо было не только жить самой, но еще платить в интернат за детей. Лен все никак не мог добраться до Англии. Еще в Португалии она пыталась найти для него маршрут возвращения. Испания отказала ему в транзитной визе, и даже не по причине интербригадовского прошлого: Испания, союзница Германии, отказывала в таких визах практически всем англичанам призывного возраста. Он пытался добраться через Африку — тоже неудача. Похоже, что Лен застрял в Швейцарии надолго.
А в довершение всего, перестали приходить вести от Рольфа. Он иногда писал ей из Китая или в Швейцарию, или на адрес родственников, никогда не забывал поздравить детей с днем рождения. Потом он отправился вглубь страны, и вскоре письма прекратились. Наконец, удалось выяснить, что Рольф арестован — в Китае это означало серьезную опасность для жизни. Как оказалось впоследствии, Рольф и Иоганн не смогли наладить работу в Шанхае. Тогда они решили перебраться в Чунцин, где находилось правительство. Там его и арестовали во время первого сеанса связи. Рольф не погиб, ему, все-таки, удалось освободиться — как стало известно, благодаря помощи из СССР.
В апреле 1941 года Урсуле, наконец, повезло — она смогла снять крохотный домик в предместье, на расстоянии четырех километров от Оксфорда. Конечно, это было авантюрой, потому что деньги катастрофически подходили к концу, но Урсула была счастлива — пусть на какое-то время, но она сама хозяйка своего жилья и, главное, снова сможет забрать к себе детей.
Она уже почти потеряла надежду на появление связника, однако в мае еще раз отправилась в Лондон. И снова к ней подошел мужчина, но на этот раз его не пришлось «отшивать» — это был тот самый человек, которого она все это время ждала. Как оказалось, он попал в автокатастрофу, и потому не мог появиться раньше. Связником был офицер советской разведки Николай Аптекарь.
В 1937 году его судьба делает крутой поворот. В январе году он был откомандирован в распоряжение Генерального штаба для службы в военной разведке. Его первым местом службы стала Англия. Первые три года он был шофером военно-воздушного атташе при посольстве СССР, затем его секретарем. Что же касается негласной работы, то с 1940 года, как следует изучив английский язык, Аптекарь имел на связи несколько источников, передававших ему данные о ВВС Англии и даже Германии. (Одним из них и была Рут Вернер). Имея знания и опыт работы в авиации, он не только передавал материалы, но и составлял оперативные обзоры по этой теме. Через него шла и информация по атомному проекту «Тьюб Эллойз». О том, что работа Аптекаря высоко оценивалась Центром, говорит то, что его достаточно быстро повышали в звании. В Лондон он прибыл в звании воентехника 1-го ранга, что соответствует старшему лейтенанту, но вскоре стал капитаном, а вернулся из Англии в СССР в апреле 1944 года уже майором.
Урсула очень тепло вспоминала об Аптекаре. По ее словам, это был очень внимательный, осмотрительный и общительный молодой человек, аккуратно соблюдавший все правила конспирации и
