— Что же вы надумали? — последовал вопрос.
— Думать мне нечего. Я действительно ничего не знаю и полагаю, что произошло недоразумение.
— Это ваш окончательный ответ?
— Да, окончательный.
— В таком случае, полковник, пеняйте на себя, мы объяснили ваше положение.
Сотрудники ФБР, уступив место находившимся в коридоре трем лицам, остались стоять около двери в качестве наблюдателей. Новыми лицами оказались работники отдела иммиграции и натурализации, предъявившие ордер на арест, подписанный начальником нью-йоркского отдела службы иммиграции и натурализации. Начался обыск, который продолжался около двадцати минут и был не очень тщательным. Марку предложили одеться и упаковать вещи. Он взял со стола еще несколько листков бумаги и в их числе черновую запись принятой из Центра депеши и стал чистить этюдник и палитру, стирая масляную краску. (Эти бумажки он также спустил в унитаз. Однако до других вещей, изъятых из тайников, добраться не смог, и они попали в руки противника).
Пробило восемь часов утра. Здоровенный детина из службы иммиграции и натурализации одел Марку наручники. Все стали спускаться вниз. У подъезда стояла машина. Марка усадили между двух сотрудников, его вещи положили в багажник.
В Нью-йоркском отделе службы иммиграции и натурализации Марка сфотографировали и сняли отпечатки пальцев. Через четыре часа его вывели из помещения снова в наручниках, посадили в машину и отвезли на аэродром в Нью-Джерси, откуда на двухмоторном самолете доставили в город Макаллен штата Техас. С аэродрома сразу же направились в лагерь для перебежчиков через границу с Мексикой. Было примерно пять часов тридцать минут утра 22 июня, когда машина с сотрудниками, сопровождавшими Марка, подошла к воротам лагеря. Территорию лагеря опоясывала ограда четырехметровой высоты на трубчатых опорах, сделанная из толстой стальной сетки и оплетенная колючей проволокой. За оградой рядом с конторой лагеря стоял одноэтажный дом, построенный из бетонных блоков на четыре камеры: две — для нескольких человек и две — одиночные. Все они были пусты.
Марка посадили в одиночную камеру под номером пять. В ней стояли койка, занимавшая всю ширину камеры под окном, маленький стол, стул; умывальник и унитаз были пристроены к выступу в углу комнаты у входной решетчатой двери. Окно было зарешечено стальными прутьями.
Охрану несли офицеры пограничной службы: один — в помещении, другой — на вышке, а еще один исполнял роль разводящего, заменяя первых двух на время обеда и ужина. Команды сменялись через каждые восемь часов.
Окинув взглядом новое жилище, Марк разделся и лег. Его одолевала усталость от только что пережитого и сильной жары: термометр в камере показывал 35 градусов по Цельсию. Он закрыл глаза и заставил себя не думать о случившемся, чтобы сберечь силы, снять нервное напряжение, успокоиться. Рисуя в своем воображении картины милой его сердцу подмосковной природы, он постепенно расслабился, забылся и уснул.
В двенадцать часов Марка разбудил охранник. Принесли обед. При виде еды Марк почувствовал, что сильно проголодался. Подкрепившись, он хотел было лечь отдыхать, но в камеру вошли двое. Они приказали Марку встать, одели ему наручники и вывели на улицу. Яркое южное солнце слепило глаза. За оградой лагеря виднелись грунтовая дорога и цитрусовая плантация.
Его привели в контору лагеря. За письменным столом небольшого, скромно обставленного кабинета сидел в белой рубашке с короткими рукавами и расстегнутым воротом мужчина среднего роста и возраста, довольно плотный, с багровым упитанным лицом. Слева от него стоял молодой сотрудник службы иммиграции и натурализации.
Марку предложили сесть в углу кабинета, где стоял привинченный к полу стул. На окне кабинета была решетка, под потолком работал вентилятор.
— Это ваши документы? — обратившись к Марку и помахивая паспортом на имя Коллинза, спросил сидевший чиновник.
Марк кивнул головой.
— И вы утверждаете, что являетесь Мартином Коллинзом?
— Я ничего не утверждаю, — спокойно ответил Марк.
— В таком случае расскажите: кто вы? как вас зовут? кто ваши родители? где вы родились? в каком подданстве состоите? когда и каким путем прибыли в Соединенные Штаты? где жили? чем занимались? на какие средства существовали?
Выпалив все это и приказав молодому сотруднику приготовиться к записи, он откинулся на спинку кресла и, пристально глядя на Марка, стал ждать.
Ответа не последовало. Марк сидел спокойно, выбрав предметом наблюдения голову допрашивавшего, мысленно представляя, как бы он стал ее рисовать.
— Что же вы молчите? — последовал вопрос. Не дождавшись ответа, следователь встал и властно приказал:
— Коллинз, встаньте!
Подойдя к Марку, он продолжал:
— Вы что, не понимаете меня? Кажется, я выражаюсь вполне ясно, а вы, насколько мне представляется, достаточно образованный человек, чтобы понять, где вы находитесь и как должны себя вести. Учтите, здесь не развлекательный клуб, где можно подурачиться, а важное государственное учреждение, располагающее возможностями для установления любой истины. Поэтому не советую играть в молчанку. Это ни к чему хорошему не приведет. Вам понятно это?
— Вполне, — ответил Марк.
— Вот это другой разговор, — обрадовано заметил следователь и спросил:
— Начнем с небольшого: кто вы такой? как ваше действительное имя?
Выждав некоторое время, как бы собираясь с мыслями, Марк выпрямился и, глядя прямо в глаза следователю, спокойно, но твердо заявил:
— Согласно уголовно-процессуальному кодексу Соединенных Штатов, насколько мне известно, обви
Он проснулся утром минут за пятнадцать до побудки. Почувствовав относительную бодрость, быстро встал, сделал зарядку, привел себя в порядок. После завтрака попросил охранника доложить начальнику лагеря о своем желании встретиться с представителем службы иммиграции и натурализации. «Так, пожалуй, будет лучше. Именно с представителем службы иммиграции и натурализации, а не с работниками ФБР», — решил для себя Марк.
— Вы просили о встрече с нами, Коллинз, — начал знакомый Марку следователь, — слушаем вас.
— Да, господин следователь. Я хотел бы сделать заявление.
— Пожалуйста.
Следователь дал указание молодому сотруднику приготовиться к записи стенограммы и включил магнитофон. Марк ощутил заметное внутреннее волнение. Глаза застилал легкий туман, сердце сильно стучало. Сделав небольшую паузу и вдохнув полной грудью, чтобы успокоиться, он сказал:
— Я признаю, что проживал на территории Соединенных Штатов Америки незаконно и изъятые у меня американские паспорта на имя Гольдфуса и Коллинза фальшивые.
В действительности я гражданин Советского Союза Рудольф Иванович Абель, 1902 года рождения, уроженец города Москвы. Во время войны был мобилизован в армию, находился в тыловых частях, возводивших оборонительные сооружения. Будучи в Белоруссии, нашел в разрушенном немецком блиндаже клад в валюте — всего около 50 тысяч американских долларов. Поскольку связь с семьей была потеряна, решил уйти на Запад. Некоторое время жил в Польше, Германии, а затем перебрался в Данию. Там, в Копенгагене, купил американский паспорт на имя Каютиса и в 1948 году через Канаду прибыл в США в поисках лучших условий жизни.
В дальнейшем паспорт Каютиса уничтожил, так как мне удалось в Нью-Йорке в районе Лоуэр Ист Сайд купить паспорта на имя Коллинза и Гольдфуса, по которым я и проживал здесь до последнего времени, занимаясь художественным творчеством.
В рамках сказанного я готов дать следствию подробные объяснения на все поставленные вопросы при
