14 час. 17 июля 1927 года.
Мак-Клинток, директор отдела входящей информации треста Херста, выругался и со звоном повесил телефонную трубку на крючок аппарата. Затем он нажал кнопку звонка и, не поднимая головы, быстро проговорил вошедшему секретарю:
— Проверить, почему не отвечает телефон Кормика — пилота. Немедленно отправить его машину в Порт-о-Пренс, Гаити; доставить туда Хинтона — корреспондента и Зинна — фотографа. Первые же материалы о столкновениях забастовщиков на Гаити с полицией — по радио сюда. Все… Нет, забыл: Кормика, если телефон не испорчен, оштрафовать, чтобы сидел дома, когда он может мне понадобиться. Нужно учить этих голубчиков, показать, что мы плюем на их союз и на все их законы и правила.
Набросав все это в своем блокноте, секретарь молча вышел в свою комнату.
Там он включил сразу два номера коммутатора и, копируя голос Мак-Клиитока, стал отрывисто бросать в трубку:
— Бэну Хинтону — корреспонденту и Зинну — фотографу. Вы немедленно отправляетесь с пилотом Кормиком в Порт-о-Пренс, Гаити. Забастовка. Центр внимания — блестящие действия полиции, подавляющей волнения рабочих. Материал обычным порядком. Автомобиль № 1418, гараж № 3. Выехать за Кормиком — Бруклин, Шестнадцатая улица. Все. Гидони — секретарь.
14 час. 30 мин. 17 июля 1927 года.
Оступаясь на скользких ступеньках полутемной лестницы, Бэн Хинтон, высокий худой мужчина в шляпе и кожаном пальто, взобрался на четвертый этаж и постучал в одну из бесчисленных дверей длинного коридора.
Из-за нее послышался сердитый голос Джонатана Кормика:
— Кого принес сатана? А, Хинтон. У меня очередной приступ малярии.
— Ну, Джо, прячьте вашу малярию под кровать. Через час нас ждет машина на аэродроме. Да, кстати, сегодня «хозяин» чуть не разломал телефон — все вам звонил.
— К черту! — окрысился Кормик. — Сквозь сон слышал звонок, но когда у вас температура почти тридцать девять, к черту летят все «хозяева».
— Ну, время идет… Едем! Одевайтесь.
— Бэн, голубчик, минуточку. Я вам признаюсь. Мне нужно еще сегодня жениться. Что вы вытаращили глаза! Да, да, жениться на мисс Сюзи Глэнн. На сегодня назначена свадьба.
— Джо, вы осел. Вы спрашивали разрешение у «хозяина» на вашу женитьбу? Нет? Ну, тогда спрячьте вашу Сюзи Глэни тоже под койку. Считаю до трех и, если на вас не будет штанов, звоню «хозяину».
— Бэн, что «хозяин» скотина, я знал всегда, но что вы тоже скотина, я узнал только сейчас…
15 час. 30 мин. 17 июля 1927 года.
Кормик застегивал шлем, когда к нему подбежал мальчик из конторы аэропорта.
— Вас просят к телефону, сэр.
Кормик пошел в телефонную будку.
— Алло, говорит Гидони — секретарь. Директор спрашивает, по какой причине вы еще не вылетели.
— По причине малярии и температуры.
— Это относится к причинам метеорологическим, техническим или личным?
— Малярия — к техническим, температура — к метеорологическим.
— Ол райт. Когда вы стартуете?
— Через пять минут.
— Ол райт. Будет доложено. Все.
15 час. 35 мин. 17 июля 1927 года.
Один из двенадцати самолетов, принадлежащих отделу информации треста Херста, ревел огнедышащими глотками четырех сотен лошадей, заключенных в стальные цилиндры старенького мотора.
Зинн поспешно грузил в просторную кабину самолета целую серию фотоаппаратов. Бэн Хинтон сидел в углу кабины в широком мягком кресле и, надвинув на глаза шляпу, пытался заснуть. Кормик прорулил на старт и там, дождавшись появления над будкой стартера семафора с номером своего самолета, дал полный газ и повел машину на взлет. Бэн Хинтон поправил вату в ушах, еще глубже надвинул шляпу и через несколько минут захрапел.
Один за другим проходят под самолетом Филадельфия, Вашингтон, Ричмонд, Гринсборо. Кормик время от времени поворачивает валик карты, ожидая появления ощерившейся лесом дымных труб Атланты. Там на аэродроме его машину ждет свежий запас бензина, а сам он, Джо Кормик, сможет глотнуть контрабандного коньяку,[3] чтобы немного согнать дремоту, упорно держащуюся в нем вместе с высокой температурой. Кроме того, из аэропорта Атланты он еще раз пошлет телеграфное извинение мисс Сюзи Глэнн.
24 час. 17 июля 1927 года.
На западе давно пропал последний отсвет закатного багрянца. Черная ночь окутывает самолет плотной бархатной ватой. Фосфором светлеют стрелки и цифры контрольных приборов перед глазами усталого Кормика. Глаза начинают гореть. В ушах постукивает кровь. Кормик чувствует, что температура снова растет. Недолгая остановка в Атланте не помогла. Ему приходится уже напрягать волю, чтобы бороться с больной дремотой, свинцом наливающей опухшие веки. Но когда веки делаются слишком тяжелыми, в мозгу мелькает образ «хозяина», переплетающийся с представлением о потерянном месте у Херста и с образом плачущей Сюзи Глэнн с 63-й авеню. Кормик крепче сжимает штурвал и пристальнее впивается в черноту ночи…
2 час. 30 мин. 18 июля 1927 года.
Огни под самолетом начинали тускнеть. Ночь превращалась из черной в серую.
Кормик усталыми глазами следил за тонкой линейкой железной дороги, прорезающей леса Флориды. Сосед Кормика, бортмеханик, втянул шею в воротник кожаного пальто. Хинтон опять спал, надвинув шляпу на глаза. Зинн растянулся в кресле, и по мерно отдувавшимся губам было видно, что он храпит вовсю.
В ожерелье сочных лесов на берегу сверкающего голубизной залива показался город Майами. Последний аэродром на материке, который должен был миновать Кормик.
Однако Майами, зардевшись на солнце белыми плоскими крышами, внезапно исчез в молочно-белом, пушистом и плотном, как комок ваты, туманном клубке. За этим клубком потянулся новый. Целые гряды туманных холмов и полос…
Кормик идет на большой высоте. Он с трудом ориентируется по отдельным клочкам островов, проглядывающим сквозь прорывы в тумане.
Но вот совершенно внезапно почти под самой машиной возникают из-под тумана зеленые пятна и сверкающее на солнце бело-желтое пятно Гаваны.
