на всех остальных языках, ибо кумбаларийский — древнейший предок всех языков на свете.
Должен признаться, в тот момент по моей спине побежал холодок. Я склонен был поверить, что Шаран Канг — в самом деле великий волшебник.
— Если народ Кумбалари такой древний, следует ожидать от него мудрости. — Я с трудом выдерживал жестокий, проницательный взгляд жреца. — Мудрый народ не станет беспричинно сердить короля-императора.
— Мудрый народ понимает, что от волков надо защищаться. — Губы Шаран Канта скривились в усмешке. — А британский волк — самый ненасытный, не правда ли, капитан Бастейбл? Он хорошо покушал в южных и западных странах, а теперь устремил свой алчный взор на Кумбалари.
— Тот, кого вы принимаете за волка, на самом деле лев. — Меня поразило, что он знает мою фамилию, но я ничем не выдал изумления. — Лев, приносящий мир, безопасность и справедливость тем, кто зовет его на помощь. Лев, которому известно, что Кумбалари в его опеке не нуждается.
Беседа продолжалась в том же высокопарном стиле, пока явно не наскучила Шаран Кангу. Неожиданно он спросил:
— Почему вы привели в нашу страну столько солдат?
— Потому что вы сожгли наш пограничный форт и убили людей.
— Ваш так называемый «пограничный форт» стоял на нашей земле. — Шаран Канг неопределенно махнул рукой. — Мы, кумбаларийцы, народ не жадный. Нам ни к чему новые земли, которых постоянно алчут люди Запада, ибо мы знаем: земля ничего не стоит, коль скоро душа человеческая способна странствовать по Вселенной. Я дозволяю вам прийти в Теку Бенга, откуда правят миром все боги, и где вы получите от меня ответ этому выскочке, льву-варвару, награждающему себя громкими титулами.
— Вы согласны вступить в переговоры?
— Да. Но только в Теку Бенга, и только в том случае, если с вами приедет не более шести человек. — Он задернул занавески. Паланкин развернулся, и кавалькада двинулась обратно по ущелью.
— Это ловушка, сэр, — сразу предупредил меня Бишт. — Он хочет обезглавить отряд — тогда ему легче будет нас уничтожить.
— Возможно, Субадар, но тебе хорошо известно, что подобные уловки бессмысленны. Гурки не боятся драки. — Я оглянулся на сипаев. — Похоже, им не терпится задать кое-кому взбучку.
— Вы правы, сэр, мы не боимся смерти… чистой смерти в бою. Но меня тревожит не предстоящая схватка. Я нутром чую: должно случиться что-то очень плохое. Кумбаларийцы — опасное племя, о них ходит множество невероятных слухов. Я боюсь за вас, сэр.
Я положил руку ему на плечо.
— Субадар, я тронут твоей заботой. Однако я должен ехать в Теку Бенга. Мне приказано поладить с Шаран Кантом, если только это возможно.
— Если через сутки вы не вернетесь, сэр, мы подойдем к городу и потребуем доказательства тому, что вы целы и невредимы. И, если с вами что-нибудь случится, мы нападем на Теку Бенга
— Что ж, план не плох.
На следующее утро, сопровождаемый Джехабом Сахом и пятью его рубаками, я отправился в Теку Бенга. Наконец-то я увидел этот город посреди Гималаев, за крепостную стену которого тысячу лет не ступала нога чужеземца. Разумеется, меня ни на минуту не оставляли опасения насчет Шаран Канга. Я не мог понять, почему Шаран Канг все-таки позволил чужестранцу осквернить своим присутствием «священный город». Но мог ли я отказаться от его приглашения? Если верховный жрец заявил, что желает вести переговоры, мне оставалось только верить ему на слово.
Рассматривая здания, как будто вытесанные из гималайских утесов, я терялся в догадках, кто и как мог их воздвигнуть. Безумная архитектура Теку Бенга словно насмехалась над законом тяготения.
Крепостная стена обегала город вдоль обрыва, тут и там высились шпили и купола, что касается хижин, то они казались стаей птиц, когда-то вспорхнувших и осторожно рассевшихся по скальным выступам. Стены и кровли многих зданий украшали тонкая резьба, алмазы, драгоценные металлы, редкие породы дерева, благородный жадеит и слоновая кость. Из ниш в стенах, с крыш и постаментов на нас взирали каменные чудовища. Город был озарен призрачным светом и действительно выглядел древнее всех столиц, о которых я читал и которые видел собственными глазами. И все же, несмотря на пышность и величие, Теку Бенга показался мне до крайности обветшалым; с первого взгляда стало ясно, что он знавал лучшие времена. Я подумал, что его, скорее всего, построили не кумбаларийцы, а таинственный народ, исчезнувший тысячи лет назад. Кумбаларийцы же, как это нередко случается в истории, пришли на готовенькое.
— Ф-фу-у! Ну и вонища! — Ризальдар Джехаб Сах брезгливо прижал к носу платок. — Похоже, в этих дворцах и храмах держат коз и овец.
Пахло давно не чищенным скотным двором, и этот запах многократно усилился, как только мы под суровыми взглядами стражи въехали в главные ворота. На улицах, загаженных навозом и прочими нечистотами, кое-где сохранилась мостовая. По пути мы не встретили ни одной женщины — только мальчишек и одолеваемых скукой воинов верхом на пони. Улица полого спускалась между храмами к широкой площади, расположенной, по всей видимости, в центре города. Храмов здесь было несметное множество, но они производили отталкивающее впечатление — наверное, ученые назвали бы этот архитектурный стиль «упадком восточного барокко». Каждый квадратный дюйм каждой стены был украшен изображением бога или демона. Разглядывая роспись, я узнавал сюжеты из всех религий: буддистские, индуистские, мусульманские, реже — христианские; встречались сюжеты египетские (если я их ни с чем не спутал), финикийские, персидские, даже греческие; попадались и совершенно незнакомые, видимо, еще более древние. Ни одна из этих фресок не радовала мой глаз, но теперь я понимал, почему Теку Бенга называют «городом, откуда правят миром все боги». Каждому из них в отдельности можно было только посочувствовать — очень уж неприятная подобралась у него компания.
— Не нравится мне тут, — пробормотал Джехаб Сах. — Буду счастлив, если сумею унести ноги. Не хочется здесь умирать, капитан. Я очень боюсь за свою душу.
— Будем надеяться, что Шаран Канг сдержит слово.
— Что-то я не припомню, сэр, чтобы он давал слово, — мрачно произнес Ризальдар, останавливая коня и спешиваясь. Мы находились возле, причудливо украшенного здания, которое значительно превосходило размерами все остальные, построенные в том же стиле. Точнее, в смешении стилей, ибо чего здесь только не было: купола, минареты, спиральные колокольни, решетчатые стены, изломанные, как у пагод, крыши, резные колонны, фризы, по углам — мифические чудовища, ухмыляющиеся или скалящие зубы в беззвучном рыке. У каждого входа — изваяния слонов и тигров. Окраска здания была пестрой, преобладали зеленый и шафрановый цвета, но присутствовали также красный, синий, оранжевый и золотой. Крыша кое-где была выложена золотым и серебряным листом. Я почему-то сразу решил, что этот храм — самое древнее сооружение в Теку Бенга. Его шпили и маковки упирались в синее гималайское небо, кипевшее серыми и белыми облаками. От этого зрелища сердце мое наполнилось дурными предчувствиями, словно я находился рядом с чем-то сверхъестественным, созданным нечеловеческими руками.
Между тем из многочисленных дверей неторопливо выходили жрецы в шафрановом облачении, выстраиваясь на лестницах и галереях храма… или дворца — в тот момент я еще не знал предназначения этого необычного здания. Жрецы походили на кумбаларийских воинов разве что своей неопрятностью. В голову мне пришла мысль, и я поделился ею с Ризальдаром, что этот пренебрегающий землей народ воду, наверное, недолюбливает еще больше. В ответ сикх запрокинул голову и расхохотался, отчего глаза стоявших поблизости жрецов загорелись злобой и презрением.
В отличие от буддистских жрецов, тоже носящих шафрановые наряды, эти не были бритоголовыми. Напротив, у них были длинные волосы, спадающие на лица сальными космами, а у некоторых даже усы и бороды, впрочем, не более ухоженные, чем шевелюры. У многих за кушаки (или камербанды) были заткнуты мечи в ножнах.
Смотреть на эту толпу было жутко и противно но мы старались не прятать глаз и держаться как ни в чем не бывало. Кони беспокойно гарцевали под нами и всхрапывали, когда зловоние слишком щекотало им ноздри.
Наконец из входа, который я счел парадным, появился давешний красно-золотой паланкин, несомый четырьмя жрецами. Занавески раздвинулись, и я снова увидел Шаран Канга. Он ухмылялся.
