— Ур, — повторила Александра Борисовна, пожав ему руку. — Это фамилия или имя?
— Имя.
— В древности был такой город, кажется, в Месопотамии… или… ну да, кажется, там…
— К столу, к столу, — поспешно сказала Нонна. — Садись сюда, Ур. Сейчас принесу тебе питье. Шампанского не хочешь?
— Нет уж, — усмехнулся он.
Нонна принесла запотевший графин с газированной водой, бутылку с лимонадом. И начался обед. Ур говорил мало, только коротко отвечал на вопросы, но ел хорошо, добросовестно отдавая дань всем закускам.
— Очень вкусный обед. Спасибо. — Ур откинулся на спинку стула, вытер салфеткой полные губы.
— Что ты? Обед только начинается, — сказала Нонна. — Сейчас будет бульон с пирожками, потом — отбивная.
— Да я же лопну!
— Не лопнешь. Хочешь, я поставлю пластинку? Ты какую музыку любишь классическую или джазовую?
— Все равно… На днях по радио песни передавали, там была одна — я запомнил: «Как хорошо, закончив путь, в глаза любимой снова заглянуть…» У тебя ее нет?
— Такой нет, — засмеялась Нонна. — И вообще из песен у нас есть только «Песни без слов» Мендельсона. Поставить?
— Поставь, — неуверенно сказал Ур. — Я музыки совсем не знаю. Времени на нее не хватает…
Александра Борисовна заговорила о недостатках эстетического воспитания молодежи. Ур кивал, ел пирожки, запивая бульоном, а сам прислушивался к нежной мелодии, рождавшейся под иглой проигрывателя.
— Нонночка в детстве чудно играла, — сказала Александра Борисовна. Ей прочили большую будущность пианистки. Для нас было полнейшей неожиданностью…
— Перестань, мама, — поморщилась Нонна.
— …когда она вдруг решила идти не в консерваторию, а в технический вуз, — шепотом закончила Александра Борисовна и пригорюнилась. Бледные ее глаза наполнились слезами.
Обед завершился мороженым. Пока Нонна с мамой убирали со стола посуду, Ур переместился в кресло у журнального столика, взял свежий номер «Природы», но не успел его перелистать: веки вдруг стали слипаться неудержимо — он заснул.
Нонна не стала его тревожить. Уселась, поджав ноги, в уголке дивана, раскрыла книгу — но чтение не пошло. Она смотрела на спящего Ура и думала: «Кто ты? Какую тайну в себе носишь? И знаешь ли, что, судя по всему, затевается целое расследование твоей личности?» Позавчера, в пятницу, в самом конце рабочего дня ей, Нонне, позвонили из отдела кадров, попросили зайти. Начальница отдела была сама вежливость. Расспрашивала об Уре — как работает практикант, справляется ли, не злоупотребляет ли выпивкой. И между прочим: «Не проговаривался ли он, откуда в действительности прибыл?». Нонна на это ответила: «Простите, но такой вопрос должна бы задать вам я, если бы меня это хоть в малейшей степени интересовало».
Беседа в кадрах и некоторые другие признаки (в частности, пошедшие по институту слухи о том, что Ур владеет новейшими методами гипноза) насторожили Нонну. Вроде бы никто из институтских работников, кроме нее, не видел дикой истории с продавцом, взлетевшим в воздух, а вот же, не умолкают разговоры, связывающие э т о с именем Ура. Не сам ли магазинщик, отъявленный плут, раззвонил по городу сплетню о гипнотизере из соседнего института? Сам-то он, продавец, исчез из магазина-шкафа, перевелся, должно быть, в другую торговую точку — подальше от места своего позора.
Свесив голову на грудь, Ур спал после сытного обеда. И Нонна смотрела на него, исполненная сострадания и решимости защитить этого большого ребенка от неведомых опасностей. Но более всего на свете ей хотелось п о н я т ь его.
Ур проснулся вмиг: вскинул голову, распахнул глаза, напрягся. Нонна подумала мимолетно, что так просыпается в лесу задремавший ненароком дикий зверь.
— Извини, — улыбнулся ей Ур. — Первый раз в жизни заснул после обеда. Наверно, потому, что никогда еще не ел так много. И так вкусно, — добавил он.
— Ур, — сказала Нонна, — ты помнишь, как в первый раз пришел в институт?
— Еще бы! Ты меня встретила не очень приветливо…
— Я подумала тогда: прислали на мою голову лоботряса-иностранца, у которого на уме, конечно, одни развлечения.
— Развлечения я действительно люблю.
— Я рада, что ошиблась, Ур. Ты оказался совсем другим. И все же я знаю тебя не больше, чем в первую минуту, когда ты появился в отделе. Ты просто пугаешь меня своей непонятностью… своими странностями… Я видела, как ты заставил продавца барахтаться в воздухе. Видела, как Пиреев вдруг забыл заученный текст и понес чепуху — ведь это твоя проделка?
— Чепуху про стаканчики я ему не внушал, — помедлив, ответил Ур.
— Но текст заставил забыть, так? О тебе ходят всякие слухи. Будто ты гипнотизер, факир, не знаю, кто еще… Мне это неприятно, Ур. Не только потому, что я к тебе… дружески расположена, но и потому, что считаю тебя оригинальным ученым. Я не все понимаю в твоем проекте, но чувствую, что это огромно… глобально…
Она вдруг осеклась. Что с ней происходит? Разволновалась, как школьница. Щеки горят, голос прерывается…
— Извини мою вспышку, — сказала она, взяв себя в руки. — Ты вправе не отвечать, если не хочешь.
Ур посмотрел на нее долгим взглядом.
— Единственный человек, которому мне хочется рассказать о себе, — это ты, Нонна, — проговорил он так тихо, что она подалась вперед, чтобы расслышать. — Очень, очень жаль, что я не могу… И вообще… кажется, я натворил много глупостей…
Он умолк. Балконная занавеска под порывом ветра метнулась в комнату, задела его по лицу. Нонна не прерывала молчания. Что ж, ясно… Что-то мешает ему быть откровенным. Но довольно и того, что он сказал: «Единственный человек — это ты…» Эти слова теперь всегда будут с ней…
— Валерий однажды назвал меня Каспаром Хаузером, — сказал Ур. — Потом я прочел эту книгу. Ты читала?
— Да.
— Каспар Хаузер ничего о себе не знал — кто он, откуда взялся… Я тоже кое-чего не знаю о своем происхождении, но… в общем, я не Каспар Хаузер.
— Неважно, Ур. Происхождение не имеет никакого значения.
— Нет, Нонна, имеет. Каждый человек ведь — непросто сам по себе. Он куда-то уходит корнями, в какую-то глубину. Его разум связан с окружающими проявлениями разума гораздо прочнее, чем ты думаешь… чем мы думаем…
— Окружающие проявления разума? Что ты имеешь в виду? Разум всех других людей?
— Да. Где бы они ни жили.
— Не совсем понимаю, к чему ты клонишь. Разум взаимосвязан, поскольку мы живем в обществе, это так. Но при чем тут происхождение каждого отдельного человека? Мой прадед был полковым капельмейстером, твой — ну, допустим, пастухом. Ну и что? Имеет значение не то, откуда, из какой среды ты вышел, а то, кто ты таков сейчас.
— Ладно, — сказал Ур. — Возможно, ты права. Надо мне идти, Нонна.
Они вышли в переднюю.
— Завтра меня попросили прийти после работы к профессору Рыбакову, сказал он.
— К Рыбакову? Это который занимается социальной психологией? А зачем?
— Для беседы. — Опять он посмотрел на нее пристально и долго. Спасибо тебе, Нонна.
— Перестань рассыпаться в благодарностях. Мне хотелось как следует тебя накормить, вот и все. Ты позвони мне завтра после беседы с Рыбаковым, хорошо? Ну, до завтра, Ур.
