сирийская армия обеспечена всем необходимым и способна отразить возможную израильскую агрессию. Однако исход вооруженного конфликта во многом будет зависеть от того, решится ли руководство Сирии ввести в действие имеющиеся планы отражения агрессии и использовать в полной мере возможности своих вооруженных сил».
А дальше шли рекомендации в отношении нашей политической линии, суть которой сводилась к тому, что нам следует и дальше поддерживать Сирию в ее борьбе против реализации сепаратного соглашения по Ливану. Но при этом рекомендовать сирийцам вести дело «гибко, избегать опрометчивых действий, которые могли бы дать повод Израилю совершить агрессию против Сирии».
«В случае, если в политике израильских правящих кругов возьмет верх экстремистское направление и Израиль нападет на сирийские войска в Ливане, наши усилия должны быть направлены на быстрейшее прекращение конфликта и недопущение его разрастания. С этой целью, в зависимости от обстановки, могут быть использованы возможности Совета Безопасности, Генеральной Ассамблеи…»
Тут-то и началось самое интересное. Необычайно остро Андропов поставил вопрос о размещении наших ЗРК в Сирии.
После такого выступления Андропова дискуссии на Политбюро, по сути дела, не было — все были «за». Было принято решение согласиться с этими соображениями и, среди них, со следующим:
«Если конфликт распространится на сирийскую территорию, рассмотреть вопрос о некоторых демонстрационных мерах, призванных побудить США, а через них и Израиль к сдержанности. Наши шаги не должны переходить за грань прямого вовлечения в военные действия».[86]
Громыко был доволен — победила его линия.
Но напряжение не спадало. Той весной и летом не было ни одного заседания Политбюро, где в той или иной форме не затрагивались бы вопросы, связанные с ситуацией на Ближнем Востоке. Причем вопросы кардинальные. И главным среди них была проблема — под ударом могут оказаться не только ракеты, но и советские военнослужащие. Призванные защитить Сирию, они сами оказались беззащитными.
Еще в апреле было принято решение о передаче наших ракет Сирии и выводе советского персонала, обслуживающего эти ракеты, к лету следующего, 1984 года. Но успокоения это не принесло. Было похоже, что наши военные не спешили уходить из Сирии. А с Ближнего Востока по линии КГБ и ГРУ поступала тревожная информация о возможных провокациях с целью прямого вовлечения Советского Союза в ближневосточный конфликт. Причем таких провокаций следовало ожидать как со стороны арабов, так и со стороны Израиля. И основания к этому были серьезные.
После кровавых событий в Бейруте Вашингтон направил в Ливан морских пехотинцев, которые вместе с французскими войсками несли функции миротворцев. От советских солдат в Сирии их отделяло всего каких-то полсотни километров. А Ливан в это время кипел в котле гражданской войны, где все воевали против всех. В нее постепенно втягивалась и американская морская пехота. В середине сентября она впервые нанесла артиллерийский удар по целям на ливанской территории, находящейся под контролем Сирии. Сирийцы предупредили, что впредь будут наносить ответные удары.
Дальше-хуже. 23 октября 1983 года пятитонный грузовик пробил заграждения у ворот американских казарм в Бейруте неподалеку от аэропорта и шофер-камикадзе взорвал себя вместе с машиной, начиненной 300 килограммами взрывчатки. Погибло 239 морских пехотинцев. Подозрение падало на мусульман-шиитов, действовавших с ливанской территории, контролируемой Сирией, и Вашингтон грозил ответными ударами.
В американской печати появились тревожные ноты: новый раунд обстрелов и бомбардировок может привести к гибели советских военнослужащих, «что, в свою очередь, может привести к серьезной американо-советской конфронтации». А бывший заместитель госсекретаря Джордж Болл открытым текстом предупреждал: если повторится ситуация с уничтожением иракского ядерного реактора, но только теперь в отношении советских ракет, то это может стать «сценарием к Третьей мировой войне».[87]
Нарастание угроз в противостоянии Израиля и Сирии, за которыми стояли такие гиганты, как СССР и США, вызывали растущее беспокойство в Европе. Шеф французского департамента стран Ближнего Востока на Кэ-де-Орсе и бывший посол Франции в Израиле Бонфус жаловался однажды советскому представителю в Париже, что они, французы, боятся новой Ялты. Чем хуже ваши отношения с американцами, говорил он, тем больше такая вероятность, как размен, — Центральная Европа на Ближний Восток.
Но к этому оснований не было. Судя по всему, ни в Москве, ни в Вашингтоне таких замыслов не существовало.
Надо сказать, что в МИДе весьма скептически относились к перспективе израильского нападения на советские ракеты в Сирии, и Громыко, судя по всему, разделял мнение своих специалистов. Но сигналы тревоги шли от КГБ, и с этой организацией министр, как правило, не спорил. Однако всегда был доволен, когда его дипломатам удавалось на рабочем уровне отстоять мидовскую точку зрения. Если же это не получалось и к нему приходили с вопросом «как быть?», недовольно кривил губы и бурчал: «Комитету поручено вести вопросы безопасности Советского Союза», — и ничего не делал.
Так было и на заседании Политбюро 18 августа, где одним из главных вопросов опять было положение на Ближнем Востоке. Мидовская позиция, которая накануне тщательно обсуждалась у Громыко, была представлена очень осторожно. Оценка ситуации строилась на том, что США, по всей видимости, отказались от «глупой идеи» Хейга объединить Израиль и арабские страны в борьбе против советской угрозы. Но эту борьбу они намерены продолжать, выстраивая для ее ведения две опоры — Израиль и консервативный арабский мир.
В Вашингтоне, наконец, поняли, что объединить эти две опоры не удастся — между ними всегда будут существовать трения, разногласия и даже публичная полемика. Но воевать между собой они не будут, так как обе они зависят от Америки и ее оружия. Поэтому к этой, второй опоре, США будут подтягивать другие арабские страны, в том числе наших друзей, соблазняя их финансовой и экономической помощью. Таким путем они намерены ослабить советские позиции на Ближнем Востоке.
