голову и заставил Меркеля смотреть ему прямо в глаза. Всего мгновение понадобилось Калигуле, чтобы поработить его, так как человек уже испытывал боль и страх.
— Говори правду или умри, — прорычал он. — Это твоя вина, что устройство не сработало?
— Нет, мастер, — пустым и мертвым голосом ответил мужчина. — Я знал, что вы убьете меня, если я вас подведу. Бомба была совершенно готова. И падение было идеальным. Ведьма не дала ей взорваться при ударе, но взрыв должен был произойти по окончании действия таймера.
Калигула поднял его другой рукой и почти нежно дотронулся до лица человека. Эти овцы все молились на него, отдавая ему должное; было почти больно терять даже одного. Низкопоклонство было его правом по рождению; рабская преданность его подчиненных — его изюминкой.
— А ведьма, которая прикрыла бомбу?
— Я убил ее, как вы приказали, мастер.
— Вот оно, — проревел Калигула. — Ты всё-таки проделал хорошую работу, не так ли?
Проблеск надежды на секунду промелькнул в глазах человека, и Калигула усмехнулся. Потом вонзил свои клыки в шею Меркеля и иссушил его. Когда закончил, то отбросил пустую оболочку на землю и основательно вытер губы.
— Их ужас всегда намного интенсивнее, когда сначала даешь им чуточку надежды, не находишь?
Дракос бесстрастно стоял перед ним.
— Меня учили никогда не играть с едой, — сухо заметил он.
Калигула прищурил глаза, а потом рассмеялся.
— Никогда не играть со своей едой. Блестяще.
Голос, прорезавший воздух, был резок в своей красоте. Напевные оттенки темного ангела, шепчущего слова кровавой смерти.
— Смех? Скажи, что я не слышала только что смех своего адмирала, планы которого так провалились.
Дракос задрожал, а потом застонал, и этот звук шокирующее напомнил стоны мертвеца, и хрипло произнес одно слово. Имя.
— Анубиза.
Свалившись на землю, Дракос стал на колени и опустил голову, пока лбом не коснулся грязи. Калигула остался дерзко стоять; проверяя себя и свою силу перед лицом несравненной силы богини ночи.
Анубиза спустилась с какого-то места над ними, с высоты темноты пещеры. Ее черные волосы цвета полуночи сияли, словно невидимые звезды касались ее длинных до талии кудрей. Белые шелковые складки ее платья, неподвластные гравитации или скорости ее снижения, скромно обвивали лодыжки. И когда она приблизилась к Калигуле, то давление на его глаза всё росло, пока ему не показалось, что они взорвутся прямо в глазницах.
— Ты, правда, желаешь принести в жертву свои глаза, чтобы проявить эту незначительную дерзость? — ее голос коснулся кожи кислотой, и на его руках и лице появились волдыри. Давление на его глаза стало невыносимым, и он упал на колени рядом со своим генералом.
Ее смех вонзил иглы в его мозг, а давление на его глаза продолжало расти.
— Ты так быстро сдался, Калигула? Я разочарована. Я ожидала намного большего от самого развращенного правителя римской Империи. Что ты там, кажется, говорил? «Жаль, что у жителей Рима только одна шея»?
Она шагнула ближе туда, где Калигула свернулся рядом с Дракосом в грязи.
— Единственно должное и, вероятно, пророческое высказывание, ты так не думаешь?
Давление в его голове стало еще больше, и он сжал зубы и вонзил пальцы с удлинившимися ногтями, в землю в напрасной попытке не закричать. Но давление всё росло и росло, — очевидно, его глаза сейчас вылетят из орбит, потому что боль была ужасной, она обжигала его мозг. У Калигулы возникло тошнотворное видение, как его глазные яблоки выкатываются в грязь, наконец, сдался и закричал.
Он принес в жертву двух тысячелетнюю гордость и закричал долго и громко.
Он кричал, а она смеялась.
И ее смех разбудил рой, черный, как древняя чума, извивающихся, бесцветных личинок, который поднялись из земли под ним, и напали на его тело. Давление в его глазах уменьшилось, но он больше не переживал насчет малой орбитальной плоти. Он покатился по земле, прижимая руки к лицу, защищая его от жуков, которые пировали на гниющих мертвецах.
Но он знал, что убегать не стоило.
И она всё еще смеялась.
— Ты меня разочаровываешь, но и забавляешь. И так как теперь меня мало что забавляет в эти недели с тех пор, как эти проклятые атлантийцы обманом заставили меня убить моего Варраву, я позволю тебе жить, — сказала она. И поспешное облегчение, которое раздалось в его ушах, было настолько громким, что он едва не пропустил ее следующие слова.
— Я хочу младшего братишку Конлана, — прошептала она, проведя длинным ногтем по щеке. — Я возьму себе королевского мстителя.
Калигула сел, заставив себя не шевелиться, пока волна личинок извивалась по его телу. Это иллюзия, это иллюзия, это иллюзия, повторял он себе.
Потом они полезли к нему в рот.
Она снова рассмеялась от звуков душераздирающих криков, хлопнула в ладоши, и личинки пропали.
Еще несколько мгновений он продолжал кричать.
— Я слышала, что личинки — твоя особенная слабость, — промурлыкала она.
Он поднял глаза и посмел посмотреть ей в лицо впервые с тех пор, как она появилась, зная, что не должен. Но не в состоянии сопротивляться. Внезапно он скользнул, порабощенный, как жалкий человечишка, в соблазнительный огонь ее красных глаз, сияющих, как порочные ювелирные украшения на ее бледном, очень бледном лице. Такая невероятная красота была нечестива на лице мучительной смерти.
Анубиза ударила его изящной ножкой в туфельке и сбила его с ног. Он упал на Дракоса, продолжающего тихонько стонать на земле, и, наконец, привлекшего внимание вампирской богини.
— Мой Дракос, это ты? Где ты пропадал, когда нужен был Варраве? — спросила она, в ее голосе зазвучал намек на неуверенность, которую Калигула впервые слышал от нее. Но это так быстро пропало, что он мог и ошибаться. Он не позволил себе думать об этом из страха, что она каким-то образом узнает и личинки вернутся.
— Ты или ненадежный, или предатель, генерал Дракос. — прошипела она, ударив ногой съежившегося вампира. Он пролетел дюжину футов над землей и ударился о скалистый камень пещеры, и остался лежать там, неподвижно и молчаливо.
Калигула смотрел, как Анубиза бросилась через пещеру к Дракосу.
— В любом случае, сегодня ты умрешь. И совсем не быстро, — крикнула она, и ее дикий, безумный смех вонзил осколки боли и безумия в барабанные перепонки Калигулы.
Но когда Анубиза опустилась перед ним, Дракос, наконец, поднял голову с земли и почти, — но не совсем, — посмотрел на богиню.
— Я не предатель и могу это доказать, — ответил он, его голос был хриплым и сломанным, как вскоре будет и всё его тело. — Я могу сдать вам лидера бунта, Квинн.
Глава 8
Эрин заворожено смотрела на яркие цвета многочисленных цветочных растений. Большинство видов она прежде никогда не видела. Девушка завернула за угол по каменной тропинке, ведущей из замка, и заметила пышные темно пурпурные цветы, которые очень походили на розы, — вот только каждый лепесток
