– Этот Микаинайт, наверное, тоже совсем не помнит меня.
Извини. Не помню. В три года мир разрушился. В тринадцать лет он еще раз разрушился, и в семнадцать лет – еще раз. Сейчас четвертая цивилизация пребывает в расцвете. Скажи, Мэтью.
– Я полагаю, вам нужно подробно поговорить обо всем и найти то общее, что сохранилось в вашей памяти.
Слова Майко вызвали кивок согласия только у мадам Амино. Теперь они начнут искать подтверждения общего прошлого. Что ни говори, а выудить со дна болота памяти воспоминания трехлетнего возраста для Мэтью было крайне сложной задачей. На данном этапе их не связывало ничего, кроме слова Микаинайт.
– Я хочу сделать для тебя всё, что в моих силах. Мэтью, началось. Не продешеви.
– Мне приятно это слышать, но я самостоятельный человек, у меня есть своя работа.
– Разумеется, ты можешь заниматься тем, что тебе нравится. Но я…
Здесь им лучше поговорить откровенно. Вопросы о деньгах и о желании мадам Амино лучше обсуждать по-деловому. В начале надо провести переговоры, как между заказчиком и ребенком напрокат, тогда дальше не возникнет проблем. Таков был расчет Майко.
– Мэтью-сан, мадам Амино хотела бы сделать инвестиции в твою работу.
То есть, другими словами, купить Мэтью. Точно так же, как она купила Кубитакэ.
– А что требуется от меня? Некоторое время пожить с мадам Амино в качестве ее сына, да?
Микаинайт, это ничем не отличается от работы ребенком напрокат. Только заказчица – родная мать.
Мадам Амино кивнула в ответ на вопрос Мэтью. Она не могла прочитать его мысли, но интуитивно она чувствовала, что, с легкостью назвав ее мамочкой, он думал: «Тоже мне мамашка нашлась». Как родной матери ей не удалось основательно подготовиться, и с этим ничего не поделаешь, но ей хотелось во что бы то ни стало укрепить родственную связь с сыном. Иначе придется коротать старость в одиночестве. От этих мыслей в ее измученном ревматизмом теле чувствовалась слабость.
Если в сердце Мэтью и происходила борьба между родной матерью и матерью, воспитавшей его, то в любом случае воспитавшая мать обладала большим преимуществом. С ней его связывают свыше двадцати лет, с мадам Амино – всего три года. Наверное, всё-таки придется начинать как абсолютно чужим людям? Но чужим людям гораздо проще: они начинают с «Who are you?»[220]
– Мамочка, я тоже сделаю все, что в моих силах.
Такой радостный голос. Кажется, это называют легкомыслием?
– На вашу долю, мамочка, тоже выпало немало трудностей.
Комната, которую приготовили для Мэтью, была роскошной, как номер люкс в гостинице. Рассеянный свет проникал через окна в потолке, уличный шум был практически не слышен. Комната была убрана, и постельное белье, и покрывала, и виски и бренди в баре – всё было совсем новеньким, за исключением одного странного предмета. Сначала Мэтью подумал, что это брошенные кем-то трусы, но это была потертая, свалявшаяся, грязная детская подушка.
Около девяти вечера мадам Амино вошла в комнату Мэтью с альбомом в руках. Он спросил ее, что это за подушка, и мадам тут же раскрыла альбом и показала пальцем на одну фотографию. На ней была изображена пухлая, еще как следует набитая ватой подушка вместе с маленьким мальчиком.
– Мacao-сан, куда бы ты ни ходил, ты всегда брал с собой свою подушку.
Ну, может, так оно и было. Он посмотрел другие фотографии трехлетнего Macao. У него не было уверенности в том, что это действительно он в три года, но раз мадам Амино говорила, что это он, значит, можно было ей поверить. На нескольких фотографиях женщина, похожая на мадам Амино в молодости, держала Macao на руках, но, к сожалению, в его памяти не появлялось ничего, что могло бы быть связано с этой женщиной. Она показала Мэтью крупно увеличенную фотографию трехлетнего Macao и сказала со вздохом:
– Фотографии не умеют говорить. Простые листы бумаги.
– Если бы люди с фотографий заговорили, то от их трескотни некуда было бы деваться. И так хватает болтунов и в жизни, и на экранах кино. А еще и в снах попадаются.
Мадам Амино хотелось во что бы то ни стало задержать постепенно ускользающие воспоминания о сыне. По этой причине она увеличивала фрагменты его фотографий, смотря на мальчиков его возраста, пыталась увидеть в них подросшего Macao, постоянно писала «Повесть о Macao», занося туда записи о его взрослении. Конечно, приблизиться к реальному образу сына ей не удавалось. Наоборот, в минуты уныния она смотрела на увеличенный портрет Macao, и ей вдруг начинало казаться, что ее мальчик уже умер. Ее сын наверняка был жив где-то, и, боясь убить его забвением, она решительно противилась тому, чтобы воспоминания о нем стирались из ее памяти. Фотографии – страшная вещь, особенно фотографии маленьких детей. Может быть, этот мальчик сейчас живет в достатке и славе, а может, находится в сумасшедшем доме, а может, его уже нет в живых. Различные варианты возбуждали болезненную фантазию человека, смотрящего на фотографию. В фантазиях родной матери Мэтью умирал, воскресал, добивался успеха и терпел неудачи бесчисленное количество раз.
Мадам открыла последнюю страницу альбома и показала Мэтью мятую фотографию.
– Вот кто похитил тебя. Помнишь?
Отросшая щетина выглядит неопрятно. Воображает себя Джеймсом Дином? В зубах сигарета, он смотрит, прищурившись, оглядываясь через плечо.
– Интересно, чем он сейчас занимается? Может, умер уже.
Мэтью посмотрел на фотографию и сказал:
– Где-то я его видел.
– Ты его помнишь?
– Нет, – только и сказал Мэтью и молча посмотрел на фотографию. Затем он решительно закрыл альбом и взял мадам Амино за руку. – Наверное, он умер очень давно. Когда мне исполнилось четыре года, его уже не было в живых. Благодаря тому, что он умер, меня воспитали добропорядочные люди. Мамочка, ты тоже его ненавидишь, да?
– Да. Я и сейчас виню себя за легкомыслие – позволила себя обмануть такому негодяю.
– Мамочка, а какая у тебя группа крови?
– Первая.
– И у меня тоже первая.
Ну и что из этого? Тоже мне доказательство родственной связи. Да во всем мире этой первой группы – пруд пруди.
– Ты знаешь, когда у тебя день рождения?
– Считается, что первого апреля. В тот день мы впервые встретились с Катагири. Если не определились бы со днем рождения, я навечно остался бы четырехлетним. Мамочка, а ты меня когда родила? Когда официальный день моего рождения?
– Тринадцатого февраля. Вот в какой день ты родился.
– О-о. Теперь у меня два дня рождения. У меня есть друг, который справляет дни рождения раз в три дня. Но сейчас он лежит в больнице. А у тебя когда день рождения?
– У меня – четырнадцатого апреля.
– Уже скоро. Ты помнишь, когда видела меня в последний раз?
– Седьмого июля.
– День смерти Macao, да?
Через девять месяцев родился Мэтью. Кем же я был в это время? Ни Macao, ни Мэтью – где я был, что делал?
Эти девять месяцев тебя не было на Земле. Я в то время парил в пространстве.
– Давай выпьем. Ты что будешь?
Мэтью решил больше не думать о пробеле в девять месяцев. У него не осталось никаких воспоминаний этого периода, других людей, кто бы помнил об этом, тоже не было, значит, естественно считать, что в течение этих девяти месяцев его не существовало в этом мире. Эти мысли выбивали почву у него из-под ног. Ему хотелось поскорее перетащить Macao на сторону Мэтью. Но в сознании Мэтью Macao был
