голос и манеры статс-дамы. Потом предложила рассказать императрице о грубости, допускаемой к ней при людях. Она только улыбалась в ответ…
Так улыбалась она потом и Чоглоковой, играя с ней и великим князем в фараон. Четвертым был князь Репнин. Чоглокова резко прибирала к себе деньги, опуская их в сумку под стол. Лишь один раз статс- дама с удивлением посмотрела на нее, но тут же отвлеклась расчетом дежурной ставки. Выигрывая, Чоглокова делалась добрее, а лицо покрывалось будто маслом…
И вечером в театре ей не скучно было рядом с великим князем слушать музыку. Два раза ловила она на себе беспокойный взгляд императрицы и все улыбалась…
Канцлер российский Бестужев-Рюмин делал выговор своему доверенному чиновнику. Тот дал в переписку бумагу, коей быть надлежало лишь в одном списке. Дело сие семейное, однако многие могут произойти движения в Европе, коли известной станет его суть.
Он самолично разорвал другой список и бросил в топку для бумаг. Свой же перечел еще раз. В самый день случившегося скандала было высочайше поручено ему составить правила для знатной дамы, призванной состоять при ея высочестве великой княгине, новообращенной Екатерине Алексеевне. Первым пунктом разумелось усердие к православной вере. Но то лишь оболочка дела, а суть в том, каковые влияния могут быть на наследника через жену его из Европы. Поскольку отец у нее прусский фельдмаршал, а мать так и вовсе доверенный агент у недругов России, то можно ли допустить для нее почтовое прямое общение? Оттого присутствует здесь пункт: «куда бы ни направилась ея высочество, неукоснимо за нею следовать, пресекая всякую фамильярность с дамами и кавалерами, с пажами, слугами н лакеями, особо наблюдая, чтобы не допускали смелости на ухо что-то шептать, письма, цедульки или книги тайно отдавать». Письма же к именинам родительским и рождеству ее высочество обязана только через коллегию иностранных дел сочинять, а к себе лишь может приказать на подписание их приносить.
Таковое наблюдение натурально ведется и за великим князем, да у того все на языке прежде, чем делать что-то приступит. С ним проще: свое родное голштинское откровенно выше русского ставит, рожи корчит при церковной службе, вином людей обливает. Однако все это значения не имеет. При правильном направлении дел столь простой умом государь будет к месту. И не такие на российском корабле плыли, и все ровно шел.
Здесь же и сказать верно ничего нельзя. С радивостью русский язык учит великая княгиня, посты и говения без пропуска исполняет, благосклонна даже и к прислуге. Но не оказалось бы такое поведение одним расчетом. При пустом муже любомудрая жена может даже всю политику перевесить. Он хоть и грубит ей, а всякую минуту к ней же и прибегает.
Так что правила эти прямую государственную пользу в виду имеют. Но к тому еще особый интерес составляет главный пункт, самолично истолкованный государыней. Поскольку самой великой княгине велено его вслух прочесть, то все совершенство стиля пришлось государыне сюда привлечь… «И понеже притом ея императорское высочество достойною супругою дражайшего нашего племянника, его императорского высочества великого князя и наследника империи избрана, и оная в нынешнее достоинство императорского высочества не в каком ином виде и надеянии возвышена, как токмо дабы ея императорское высочество своим благоразумием, разумом и добродетельми его императорское высочество к искренней любви побуждать, сердце его к себе привлещи, и тем ИМПЕРИИ ПОЖЕЛАННЫЙ НАСЛЕДНИК и отрасль нашего всевысочайшего императорского дома получена быть могла; а сего без основания взаимной истинной любви и брачной откровенности, а именно без совершенного нраву его угождения, ожидать нельзя: того ради мы к ея императорскому высочеству всемилостивейшее надеяние имеем, что она в том рассуждении, что собственное ея счастие и благополучие от того зависят, наилутчее угождение и все возможный способы вяще и вящу употреблять не преминет…»
Только не там государыня ищет, где истина спрятана. Сия цербстская дочь свою пользу преотлично знает, так что и к великому князю со всей возможной ласковостью обращается. К тому и немецкая твердая порядочность в крови у ней по отцовой, видать, линии. Оттого и с этой стороны никакого изъяну не наблюдается в поведении. Напрасно государыня велела вдруг лейб-компанских камер-пажей отстранить от молодого двора, поскольку ничего там и не было, одни сплетни. Тут сердце взаперти держится, и тем опаснее может впереди оказаться.
Также и в скандале, что произошел, показана была от великой княгини добрая порядочность и скромность. Его высочество коловоротом просверлил от себя отверстие к тетке и наблюдал, как императрица обедает с графом Разумовским. Добро бы еще сам, так он кавалеров и фрейлин своего двора пригласил смотреть. Одна великая княгиня отказалась от такого кощунства.
Ее императорское величество только что за волосья не таскала своего именитого племянника. Должно быть, не только обед можно было увидеть в ту дырку. К тому же не один граф Алексей Григорьевич, а кто-то другой мог там случаем оказаться. Сказывают нечто уже о молодом Иване Ивановиче Шувалове. Поэтому всем досталось от красавицы государыни, лишь великая княгиня оказалась чистой…
А что, ежели и впрямь здесь откровенность чувства? Расчет и порядок при том лишь помогают делу. Только как все это придется к русскому двору?
Шум да ругательства разбудили подпоручика Ростовцева-Марьина. Одевшись и пристегнув саблю, он вышел в ночь. Три дома тут стояло и вышка из жердей. Вокруг еще насыпан вал. На тридцать или сорок верст один от другого стояли такие посты.
В неверном свете горящей на палке пакли качались людские и конские тени. Пока что-то выяснилось, пришло утро. Пятеро сидели связанные посредине двора: двое бородатых русских казаков, татарин с бритой головой, одноглазый киргиз и какой-то человек непонятного виду в солдатской куртке. Татарин кричал пронзительно и все ругался по-русски, по-татарски, как-то еще. В стороне, у караульного дома, жались к стенке девочки в киргизском платье. В черных глазах их стоял испуг.
Оказалось, драгунский пикет на линии перенял жигарей, что возвращались с добычей. Немирные киргизы да хивинцы приходили на эту сторону, уволакивали подишек без разбору и продавали потом дальше в Персию. А к ним тоже ходили на промысел всякие люди. Жигари так тем и занимались: подпаливали киргизское кочевье и тащили что придется. Этих пятерых приметили, когда уже возвращались из степи. Скота или лошадей они с собою не имели, но везли в одеялах четырех девок-киргизок.
Татарин все кричал.
— Чего это он? — спросил у толмача-ногайца бывший с драгунами офицер.
— Говорит: дьявол-мырза разрешил!
— Какой дьявол-мырза? — удивился офицер.
— Тевкелев-генерал. Так его здесь зовут.
— Что же, генерал Тевкелев позволил по степи разбойничать? — вскричал офицер.
Толмач посмотрел на него с недоумением, развел руки:
— Разбойничать не разрешал. Девка разрешал возить — деньга платить!
Пришел старый вахмистр, ведущий тут канцелярию, и все прояснилось. Еще от Анны Иоанновны — царицы было указано: для того-де, чтобы приспособить к постоянному житью при заводах и рудниках присланных в работы мужиков, разрешено покупать для них в России души женского полу. Также кто из охочих людей найдет и представит девку-сироту из инородцев, чтобы без изъяна была и не меньше пятнадцати лет, то выдать ему от казны пятнадцать рублей серебром.
— Как же узнать, подлинная сирота та девка или имеет кого из родных? — не унимался офицер.
— Трое для того должны свидетельствовать и чтобы кто-то от инородцев, — равнодушно пояснил вахмистр.
Офицер оглянулся на одноглазого киргиза. Тот сидел неподвижно, вроде бы спал. Казаки тоже спокойно ожидали конца дела. Их развязали, и они теперь ели деревянными ложками муку-толкан, запаренную кипятком.
— Не тревожься, барин, они теперь уж точно сироты! — усмехнувшись, сказал молодой казак со шрамом возле уха, кивнув на киргизок.
— Все бы так, да только как на ту сторону пойдут, то отсюда, глядишь, русских на продажу прихватят! — пробурчал вахмистр.
— Она смешливая, да такая быстрая. Вроде даже бы и не прынцесса. Когда в горелки играли, так
