искренне-восторженным Сен-Жюстом. Петерс действительно по типажу похож на вдохновителя якобинского террора Французской революции Сен-Жюста.
Эти двое тогда действительно сливались в один тандем и во многом были похожи, всю историю ВЧК в 1917–1922 годах они возглавляли эту службу. Только с 1920 года Петерс несколько отходит на второй план после споров с Дзержинским, его на посту первого зама председателя ВЧК заменяют на гораздо менее фанатичного Иосифа Уншлихта и затем направляют с понижением руководить ЧК в Туркестанском крае. За эти несколько бурных лет, когда каждый год по насыщенности его событиями шел за десяток иных мирных, состав коллегии, руководящей всероссийской ЧК, сменился несколько раз, там побывало свыше четырех десятков чекистов. И только три человека состояли членами всех составов коллегии ВЧК: Дзержинский и два его ближайших заместителя Петерс с Ксенофонтовым. Остальные главные руководители первого поколения чекистов в разные годы то появлялись в коллегии, то выбывали из нее в связи с отправкой их на усиление ЧК на фронты Гражданской или на другую партийную работу: Аверин, Манцев, Лацис, Полукаров, Фомин, Пузырев, Яковлева, Кедров, Аванесов, Уралов, Пульяновский, Медведь, Менжинский, Эйдук, Корнев, Ягода, Мессинг, Чугурин, Ковылкин, Жиделев и др. И только эти трое всегда на месте и у руля ЧК, как в Древнем Риме его республиканского периода им управляли тройки «триумвиров». Хотя в чекистском триумвирате, в отличие от древнеримского, Дзержинский по своему месту все же был почти императором, а Петерс с Ксенофонтовым – верными проконсулами при нем. Самим же им, безусловно, ленинское сравнение с Робеспьером и Сен-Жюстом понравилось бы больше. И если Дзержинский с Ксенофонтовым не повторили в точности пути Робеспьера, умерев своей смертью в один, 1926 год, то Петерс, которому Железный Феликс перед смертью завещал хранить в органах госбезопасности дух той первой ЧК, путь Сен-Жюста прошел до конца, сам в итоге став жертвой им же запускаемой машины чекистского террора. Сталин, на людях подчеркивая свое неизменное уважение к Петерсу, именуя его пафосно «последним романтиком революции», постепенно убрал Петерса из госбезопасности, а затем и его в свой час отправил на заклание. Бывшие коллеги по ЧК, именуемой теперь НКВД, пришли в 1938 году к советскому Сен-Жюсту домой, раздавив при обыске ногами его ордена, и увезли в подвалы так знакомой ему Лубянки, где в апреле этого года Яков Петерс был расстрелян.
Кровавые годы
Официальный «красный террор» длился с 1918 по 1920 год, всю самую активную фазу Гражданской войны в России. Осенью 1918 года по обеим российским столицам и по провинции прокатилась лишь первая массовая его волна, уничтожавшая по расстрельным спискам заложников из числа бывших царских чиновников, офицеров, священников, не принимавшую новую власть интеллигенцию и множество зачастую случайных людей, попавших при чекистских облавах в жернова этой кровавой мельницы. Здесь становилось все меньше логики, зачастую выбор жертв уже зависел от подхода местных чекистов конкретной губернии, например считать ли «контрой» студентов и гимназисток либо ограничиться только бывшими офицерами и полицейскими.
Когда затем советская литература, признавая сквозь зубы отдельные «эксцессы» в те годы, пыталась бессудные казни ЧК тех лет в конкретных случаях оправдать некоей прошлой виной убитого перед народом, это вызывало недоумение. Почему-то считалось, например, что старого царского генерала Ренненкампфа чекисты в 1918 году разыскали в Таганроге и казнили в качестве кары за подавление революции 1905 года в Сибири и за военные ошибки на фронте Первой мировой войны, приведшие к гибели армии генерала Самсонова. Хотя совершенно ясно, что убившим Ренненкампфа чекистам было наплевать на участь армии Самсонова в 1915 году и на степень вины в этом самого Ренненкампфа, еще и значительно преувеличенную задним числом советской историей. Они также и самого Самсонова расстреляли бы как «сатрапа царской армии», доживи он до революции и попадись в руки людей в кожанках. К тому же Ренненкампфу перед его казнью было сделано предложение «загладить свою вину» службой в Красной армии, от которого тот отказался и сразу был расстрелян. Одно это уже отметает удобную патриотическую версию о том, что чекисты этой расправой мстили за позор российской армии 1915 года. К тому же благородный и стоивший ему смерти отказ старого генерала по-другому заставляет взглянуть на его личность, запачканную еще до революции слухами и подозрениями в его адрес.
Да и одновременно с Ренненкампфом здесь же, на юге России, массово расстреливали множество бывших офицеров, никаким уже образом не причастных ни к подавлению волнений 1905 года, ни к штабным просчетам Первой мировой. Среди массы заложников «красного террора», свезенных в Пятигорск и здесь убитых ЧК, был и генерал Рузский, приветствовавший низвержение царя в феврале 1917 года и даже лично склонявший Николая II к отречению в пользу власти «временных». Одного из самых известных царских генералов Первой мировой войны Рузского, отнюдь не бывшего ярым монархистом и слывшего в армейских кругах либералом, даже не расстреляли в этой пятигорской бойне. Его лично заколол кинжалом глава Северо-Кавказской ЧК Георгий Атарбеков – один из самых кровавых чекистских руководителей тех лет, чьи методы у многих даже в самой ВЧК вызывали недоумение и отвращение.
Годом позже, в 1919-м, Атарбеков со звериной жестокостью руководил от ВЧК подавлением антибольшевистского восстания в Астрахани, где несколько тысяч человек за считаные дни убиты, а также позднее расстреляны в качестве мести ЧК или утоплены на баржах в Волге и Каспийском море. При этом многие восставшие в Астрахани были из местных рабочих, за два года до того радостно приветствовавшие октябрьский приход Ленина к власти, помогавшие подавить такое же восстание офицеров и казаков в Астрахани в январе 1918 года, но расправлялся с ними Атарбеков ничуть не менее безжалостно, чем резал в 1918 году сановных дворян и царских генералов. Астраханская бойня и действия в ней ЧК, особенно в рабочих и портовых кварталах города, уже в 1919 году вызвали вопросы к Атарбекову даже в Москве, от него даже в ВЧК некоторые открыто стали сторониться. Расстрелы, пытки и затопленные с живыми людьми баржи в Астрахани в марте 1919 года на совести не только лично полубезумного чекиста Атарбекова, но и его ближайших здесь помощников из ЧК – матроса Панкратова и бывшего уголовного бандита Чугунова. Поскольку общее руководство подавлением восстания осуществлял присланный ЦК РКП(б) комиссар Сергей Киров, которого в горбачевскую перестройку стране пытались представить как либерального большевика и альтернативу злому Сталину. Но самую грязную работу здесь сделала ЧК. Руководить Астраханской ЧК в начале 1919 года перебросили с Северного Кавказа Атарбекова.
Когда-то, еще в начале XVIII века, кровавое подавление в Астрахани восстания горожан против политики Петра I стало одним из первых крещений кровью созданного им для тайного сыска Преображенского приказа, теперь вот кровью в Астрахани повязывали себя сотрудники новорожденной госбезопасности Страны Советов – ВЧК. Сам же Георгий Атарбеков, выглядящий на старых фотографиях почти сказочным разбойником с окладистой бородой, стал символом чекистской жестокости той войны и самым, наверное, кровавым ее руководящим работником из ВЧК. Когда в 1920 году белые из Крыма высадят десант на Кубани, в Новороссийске по приказу Атарбекова в одну ночь по тюрьмам будут расстреляны 2 тысячи заключенных на случай ухода красных из города. А начинал он пятигорской бойней осени 1918 года, где рубил голову и резал ножом горло царским пожилым генералам.
В этом смысле вызывает недоумение, что в советской исторической литературе или в исторических бестселлерах Валентина Пикуля рассказы о недостойных поступках отдельных царских министров либо руководителей царской охранки регулярно завершались радостным сообщением, что данное лицо в годы «красного террора» расстреляно и понесло заслуженную кару. Тем более что, как легко увидеть, переход от убийства отдельных царских сановников к массовому террору против тех же рабочих-крестьян в ВЧК был пройден стремительно. Это столь же циничная и непонятная позиция, как модное в перестроечные годы утверждение части советской интеллигенции, что «советская власть правильно расстреляла Николая II, но не имела права казнить его детей с женой и прислугу». За что свергнутого монарха изначально следовало лишить права презумпции невиновности и вывести за рамки всякого человеческого закона, внятно так и не объяснялось.
И царские министры внутренних дел, и начальники жандармского сыска при царе (Протопопов, Макаров, Хвостов, Белецкий и др.), арестованные еще Февральской революцией, перешедшие под арестом в руки уже советской ЧК и в дни «красного террора» расстрелянные на Ходынском поле под марши красноармейского оркестра или в подвалах Бутырской тюрьмы, при любых своих пороках или даже возможных преступлениях до революции остаются такими же жертвами бессудной кампании убийств ЧК 1918 года. Такими же, как казнимые только за фамилию Романовы члены бывшего правящего рода, как убитые «за погоны» офицеры, как замученные за нательный крест священники, как отстреливаемые ЧК по
