амнистировала и дала ему прежнюю должность, направив добивать армию Врангеля в Крыму. К тому же Миронов и приговоренные с ним к смерти десять ближайших соратников по его восставшему Донскому корпусу на суде трибунала утверждали, что просто без приказа повели корпус из мест его формирования под Саранском на фронт против Деникина, прорвавшегося тогда под Орел и Тамбов.
В 1921 году, когда война на юге России практически была уже закончена, за старые грехи и по доносу об очередных казачьих «самостийных проектах» Миронов арестован на Дону ЧК вторично. Как показывают документы мироновского дела, в ЧК за время боев за Крым не забыли о подозрительно свободолюбивом казачьем командарме. По приказу начальника Донской ЧК Бурова за слишком популярным в станицах казаком установили постоянную слежку, прослушку в его вагоне-пульмане, а в окружение внедрили сразу нескольких осведомителей. Именно по доносу тайного агента чекистов Скобиненко Донская ЧК в феврале 1921 года арестовала Миронова за слишком резкие выступления в личных разговорах со станичниками. Заместитель начальника Донской ЧК Мышатский арестовал командарма прямо у того дома и спецвагоном под охраной чекистов отправил в Москву, где Миронов сразу с вокзала и после допроса на Лубянке отправлен в камеру Бутырской тюрьмы. В отличие от дела Думенко здесь даже скорого суда не было, не утруждая себя законодательно-процессуальными тонкостями, Миронова просто застрелил в Бутырской тюрьме конвоир выстрелом с вышки во время прогулки по тюремному двору. Жизнь еще одного казачьего вожака, заблудившегося в дебрях большой политики, оборвалась в застенках ЧК. Не помогли даже письма в защиту «заблуждавшегося» красного полководца Миронова от руководителей РККА, включая самого Фрунзе. При этом о тайном убийстве Миронова в Бутырке ВЧК не распространялась, никакого официального объявления или приговора не было, и вдова Миронова уже в конце 1922 года писала письмо председателю ВЦИК Калинину с просьбой объяснить, где находится ее арестованный ЧК супруг, хотя того уже больше года не было в живых.
Схожа с историями Думенко и Миронова и эпопея безусловно талантливого в военном плане, но авантюрного по характеру и анархического по взглядам на жизнь еще одного русского казака Ивана Сорокина. Бывший военный фельдшер и казачий хорунжий в царской армии, Сорокин в 1918 году был самым прославленным красным командармом. Пока он на посту командира 11-й красной армии громил и теснил деникинских «добровольцев» на Кавказе, он был советской властью обласкан и на сорокинские самодурства закрывали глаза. Стоило ему в конце 1918 года потерпеть первые неудачи в боях с окрепшими деникинцами и не исполнить очередной приказ красного командования (небесспорный с военной точки зрения: оставить белым весь Кавказ и отходить на помощь осажденному Царицыну в низовья Волги) – ему все припомнили сразу. Во всей последующей советской литературе о Гражданской войне успехи Сорокина 1918 года на фронте были затерты между строк, а первым делом всюду сообщалось, что он «авантюрист и прохвост, достойный пули». Пуля ждать себя не заставила. В октябре 1918 года было решено отстранить Сорокина от командования 11-й армией РККА, а Ставропольская ЧК получила тайный приказ «изъять его» – был тогда такой термин у чекистов времен Гражданской войны, не суливший «изымаемому» ничего хорошего.
Здесь Сорокин взбунтовался по-настоящему, сыграл на опережение, сам с верным окружением захватил и расстрелял своих комиссаров, а также главу Ставропольского крайкома большевиков Крайнего и главу местной ЧК Рожанского, которому и было поручено «изъять» Сорокина. Заодно Сорокин в ходе тактического спора о наступлении на белых, совсем сорвавшись, застрелил и заспорившего с ним командира Таманской армии красных Матвеева. Объявив всех казненных им «белыми шпионами», Сорокин попытался по примеру Миронова добыть себе амнистию у советской власти, его армия продолжила наступление, отбила у белых Ставрополь и устроила там жуткую резню, словно Сорокин пытался кровью «контры» смыть все обвинения ему. Но бывший тогда главой Реввоенсовета на этом фронте Киров приказал ЧК вторично попытаться «изъять» Сорокина, решено было даже взорвать поезд неуправляемого командарма. Узнав об этом, Сорокин с конвоем выехал в Ставрополь, но там арестован чекистами и подчинившимися им красноармейцами. Как и Миронов, командарм-бунтарь Сорокин безо всякого суда убит в тюрьме. Понимая двусмысленность расправы с бывшим красным командармом, уже тогда, что характерно, чекисты запустили слух о том, что с Сорокиным самочинно расправился кто-то из его бывших бойцов в отместку за творимые им ранее в армии массовые расстрелы или из бойцов-таманцев убитого им ранее командарма Матвеева.
Точно так же собирались покончить с командиром красных казаков на Кубани – Иваном Кочубеем, похожим по стилю поведения на Сорокина с Мироновым. Узнав о приказе от защищаемой им советской власти на собственный арест, Кочубей бежал в кубанские степи, где, скитаясь, больной тифом, попал в плен к белым и был за старые грехи перед ними повешен в марте 1919 года в станице Святой Крест (сейчас это ставропольский городок Буденновск, печально известный по кровавому рейду сюда чеченского террориста Басаева летом 1995 года). С этим «красным батькой» Кочубеем, можно сказать, расправились косвенно руками врага, хотя, не побеги он в степь, вместо белой петли только получил бы чекистскую пулю, как Сорокин с Мироновым.
Да и бывший до Сорокина командиром 11-й армии Автономов, еще один яркий типаж представителя «красной партизанщины», был снят с этого поста и понижен в должности решением ВЦИК за самоуправство. Бывший казачий хорунжий (по армейским чинам – лейтенант) Александр Автономов, ставший у красных сразу командующим армией, в самоуправстве действительно был замечен, как и в самочинных расстрелах, он сам до того при неясных обстоятельствах расстрелял своего заместителя и тоже типичного «красного партизана» Золотарева. Только Автономову тоже все прощалось, когда он весной 1918 года отбивал яростный натиск Корнилова на Екатеринодар. А снят с должности и отправлен всего лишь командовать красным бронепоездом Автономов был уже в тот момент, когда сам Ленин дал ВЧК команду выжечь из Красной армии «проклятую партизанщину». При этом Автономова для разбора его дела вызывали в Москву и, не заступись там за него Серго Орджоникидзе, скорее всего, арестовали бы уже там. Не умри Автономов в том же году на фронте от гулявшего там тифа, без сомнения, и за ним могли бы вскоре прийти для «изъятия» чекисты.
Схожая история с расстрелом чекистами служившего советской власти в должности главкома Балтфлота Щастного по спорному обвинению в умысле увести корабли балтийцев к врагу. На приговоре с расстрелом Щастному настоял лично Троцкий, сам вписав в приговор впервые в начинавшейся истории Советского Союза формулировку «враг народа». В тот же день Щастный расстрелян в подвале здания ревтрибунала сотрудником ЧК из китайских интернационалистов. Лев Давидович Троцкий лично под утро приезжал удостовериться в исполнении приговора морскому офицеру, пошедшему на службу большевистской власти.
В конце того же 1918 года при обстоятельствах, сходных с делом Думенко или Сорокина, ЧК арестованы и расстреляны за измену делу социализма начальник штаба Южного фронта Ковалевский и его заместитель по разведке Шостак – оба из бывших царских офицеров и военспецов. Такие военспецы в Красной армии из бывших офицеров рисковали не меньше, чем малоуправляемые вожаки из «партизанщины»: эти две вроде бы несхожие между собой категории красных командиров – самые не защищенные тогда от репрессий и «изъятий» ЧК.
И на восточных фронтах Гражданской с вышедшими из доверия вчерашними красными героями ЧК расправлялась столь же решительно. В Средней Азии красный партизанский командир Калашников вышел из подчинения Реввоенсовета и приказал убить его представителя Шаврова. Его отряды окружены и разгромлены Красной армией, а сам Калашников так же «изъят» и тайно убит. Здесь же при власти Советов из русских поселенцев создана целая крестьянская армия, очень оригинальное и подзабытое формирование той Гражданской войны. Поначалу «крестьяно-армейцы», вооруженные большевистской властью, воевали против белых, семиреченских казаков и не принявшего новую власть узбекского и таджикского населения. Но вскоре их интересы с планами ленинской власти резко разошлись, особенно после введения продразверстки, так как крестьяне из русских поселенцев в Средней Азии были по достатку вровень с зажиточными кулаками средней полосы России. И летом 1919 года вся эта крестьянская армия в полном составе изменила красным, начав против них войну и блокируясь при этом с остатками белых казаков и басмачей Мадамин-бека, хозяйничавших в долине Ферганы. Вместе со своей армией повернул против большевиков оружие и ее главком Монстров, еще один типичный партизан тех лет, бывший до революции простым конторским служащим в Фергане. К 1920 году регулярная Красная армия разгромила изменивших ей «крестьяно-армейцев», а их командир Монстров со своим штабом бросил остатки своего войска и опять перебежал в ряды РККА, но здесь за прежнюю измену немедленно «изъят» и в феврале 1920 года расстрелян чекистами.
