продолжать разговор, но тщетно: Этьен еще не совладал с собой. Мегрэ из деликатности сел перед камином, и, поскольку здесь нельзя было помешать угли, как он привык у себя дома, он принялся щипцами ворочать поленья.
– А теперь, если вы не против, расскажите мне, как все произошло. Впрочем, это не так уж необходимо. События того вечера восстановить легко, а вот остальные…
– Что вы хотите сказать?
Этьен Но стоял перед Мегрэ, огромный, сильный, но это было лишь чисто внешнее впечатление. Сейчас он походил на ребенка, который не по возрасту рано физически развился и к двенадцати годам ростом и дородностью напоминает взрослого мужчину.
– Вы подозревали об отношениях, существовавших между вашей дочерью и этим молодым человеком?
– Я его едва знал, господин комиссар. Конечно, я слышал о нем, потому что более или менее знаю всех местных жителей, но как он выглядит, сразу затруднился бы сказать. Я до сих пор ума не приложу, где Же- невьева познакомилась с ним, ведь она почти нигде не бывает…
– В тот вечер вы уже лежали в постели?
– Да… И знаете… Это глупо… У нас на ужин тогда был гусь… Он припоминал мельчайшие подробности, словно они могли своей обыденностью скрасить трагическую действительность.
– Я очень люблю гусятину, хотя она для меня тяжеловата… И вот что-то около часу ночи я встал, чтобы выпить соды… Вы примерно представляете себе наш дом… Рядом со спальней находится наша ванная, дальше-комната для гостей, затем еще одна комната, куда мы никогда не заходим, потому что…
– Знаю… Она напоминает о ребенке…
– А в конце коридора, на отлете-комната дочери. Обе наши служанки спят наверху… Так вот, зашел я в ванную и шарю там в темноте, чтобы не разбудить жену, а то начнет меня корить за обжорство… И вдруг слышу какой-то разговор… Словно кто-то ссорится… Я и подумать не мог поначалу, что это в комнате дочери… Но когда я вышел в коридор, то убедился, что это именно там. К тому же из-под двери выбивалась полоска света… Слышу – мужской голос… Не знаю, господин комиссар, есть ли у вас дочь и что бы вы сделали на моем месте… Понимаете, здесь, в Сент-Обене, все мы немного старомодны… Может, я слишком наивен… Ведь Женевьеве уже двадцать лет… Но мне никогда и в голову не приходило, что она может что- то скрывать от меня и от своей матери… Ну, а уж допустить, что мужчина… Нет! Видите, я и сейчас еще…
Этьен Но приложил к глазам платок и машинальным движением достал из кармана пачку сигарет.
– Я чуть не бросился туда прямо в рубашке… В этом я тоже старомоден, сплю в рубашке, а не в пижаме… Но спохватился, понял, что буду выглядеть нелепо, вернулся в ванную и в темноте начал одеваться… Как раз когда я натягивал носки, я снова услышал шум, но уже со двора… В ванной ставни не были закрыты, и я раздвинул занавески… В ту ночь светила луна, и я увидел силуэт мужчины, который по приставной лестнице спускался из комнаты дочери во двор… Сам не помню, как я сунул ноги в башмаки и ринулся вниз… Мне показалось, будто жена позвала меня: «Этьен», а может, просто послышалось… Вы не обратили внимания на ключ от той двери, которая выходит во двор? Огромный старинный ключ, тяжелый, как молоток… Не могу поклясться, что я схватил его машинально, но, во всяком случае, здесь не было и продуманного намерения, потому что я не собирался убивать, и если бы меня в тот момент…
Этьен Но говорил тихо, голос его дрожал. Пытаясь взять себя в руки, он закурил сигарету и сделал несколько глубоких затяжек-так, наверно, в последний раз затягивается приговоренный к смерти.
– Мужчина обогнул дом, перелез через ограду, где она пониже, недалеко от дороги. Я побежал за ним. Я и не старался таиться, он, видимо, слышал мои шаги, но продолжал идти не спеша. Когда я подошел близко, он обернулся, и, хотя я плохо видел его лицо, мне показалось-я и сам не знаю почему, – что он смотрел на меня с презрением… «Что вам от меня надо?» – спросил он вызывающим тоном. Клянусь вам, господин комиссар, это было ужасное мгновение. Своему врагу я не пожелал бы пережить такое. Я его узнал. Для меня он был просто мальчишка. И этот мальчишка вышел из комнаты моей дочери да еще издевается надо мной! Я совсем потерял голову… Подобные вещи происходят совсем не так, как обычно представляют себе… Я, не находя слов, молча тряс его за плечи, а он кричал мне: «Ах, вас не устраивает, что я бросил вашу шлюху дочь!.. Вы все заодно, да?»
Этьен Но провел ладонью по лицу.
– Дальше я ничего не помню, господин комиссар. При всем желании я не могу точно рассказать вам, что произошло потом. Он был в таком бешенстве, как и я, но владел собою лучше. Он обливал грязью меня, мою дочь. Вместо того чтобы упасть на колени, упасть к моим ногам, как – пусть это было глупо с моей стороны! – представлялось мне, этот мальчишка насмехался надо мной, над моей женой, над моим домом, кричал: «Да, ничего себе семейка!..» А уж что он говорил о моей дочери, я просто не могу повторить вам. Это были самые неприличные слова, и я, не помня себя, принялся бить его. А ведь в руке у меня был ключ… Парень в ответ неожиданно ударил меня головой в живот… Это была такая боль… И тогда я ударил изо всех сил… Он упал… Сначала я убежал, хотел вернуться в дом… Клянусь вам, я говорю правду. Я решил позвонить в жандармерию в Бенэ… Но, подходя к дому, увидел свет в комнате дочери и подумал, что если расскажу все… Да вы сами понимаете… Я вернулся назад… Он был мертв…
– Вы его отнесли на железнодорожную насыпь, – вставил Мегрэ, чтобы помочь Этьену Но поскорее закончить свою страшную исповедь.
– Да.
– Один?
– Один.
– А когда вы вернулись?
– Жена ждала меня за дверью, за той, что выходит на дорогу. Она тихо спросила: «Что ты сделал?» Я попытался солгать, но она все поняла. Она глядела на меня с ужасом и в то же время с жалостью… Я лег и забылся в лихорадочном бреду, а она тщательно осмотрела в ванной всю мою одежду, не осталось ли…
– Понимаю…
– И знаете, вы можете мне не поверить, но до сих пор ни у жены, ни у меня не хватило мужества заговорить об этом с дочерью. И между собой мы тоже ни разу не обмолвились ни единым словом. Даже намеком. Вот что, наверно, самое ужасное, самое невероятное. В доме жизнь течет как прежде, а ведь мы все трое знаем…
– А месье Гру-Котель?
– Как бы вам объяснить… Сначала я о нем совсем забыл… Но на следующий день, когда мы садились за стол, я с удивлением заметил, что его нет… Я спросил о нем-нужно было хоть о чем-то говорить! – сказал, что надо, мол, позвонить ему… И позвонил… Служанка ответила, что его нет дома… Но я был убежден, что слышал его голос: он был в той же комнате и что-то сказал ей… Мне не давала покоя мысль: почему Альбан не приходит?.. Неужели он что-то подозревает? Глупо, конечно, но мне уже стало казаться, что единственная опасность-это он. Прошло три дня, четыре – он не появлялся, и тогда я отправился к нему сам… Я хотел только выяснить, почему он вдруг как в воду канул, и отнюдь не собирался ничего рассказывать ему… И все же рассказал… Я нуждался в нем… Окажись вы в моем положении, вы бы меня поняли… Он передавал мне все, что говорили в городке… От него я узнал, как прошли похороны… Он же сообщил мне, когда впервые поползли слухи. И тогда меня начала преследовать мысль: я должен хоть в какой-то степени искупить свою вину. Умоляю вас, не смейтесь надо мной…
– Что вы, месье Но, я видел столько людей, которые находились в подобном положении!
– И они вели себя так же идиотски? Они, как я, шли к матери своей жертвы? Знаете, все было как в мелодраме: темной ночью, после того как Гру-Котель убедился, что улицы пустынны, я отправился к ней… Нет, я не выложил напрямик ей всю правду… Просто сказал, что смерть сына – для нее большое горе, тем более что она вдова и теперь осталась без всякой поддержки… Не знаю, господин комиссар, ангел она или черт… Как сейчас вижу: застыла у печки, белая как полотно, на плечах шаль накинута… У меня в кармане лежали две пачки по десять тысяч франков. Я не знал, как их вынуть, как положить на стол. Мне было стыдно… За себя… за нее… Да, да, стыдно… И все-таки деньги перекочевали из моего кармана к ней. «И я буду считать своим долгом, мадам, каждый год…» – начал я. Но она нахмурилась, и я поспешил добавить: «Если вы предпочитаете, я в ближайшие дни передам вам ту сумму, которая…»
