подозреваемого. Я до сих пор недоумеваю, на чем основывались эти люди, выдвигая подобное обвинение. Ален Верну непопулярен. Его семью в большей или меньшей степени ненавидят. Я получил уже порядка двадцати анонимок с утверждениями, что искать виновного надо в доме по улице Рабле, и обвинениями в мой адрес в том, что я щажу толстосумов, поскольку поддерживаю с ними светские отношения. Оба последовавших затем преступления не только не уменьшили, но, наоборот, усилили эти настроения. Уже давно Ален Верну выглядит в глазах некоторых жителей как «человек, не такой как все остальные».
Ферон перебил его:
— Признания девицы Сабати…
— …Являются тяжким для него свидетельством, равно как и показания Шалю после найденного сегодня орудия убийства. Три преступления за одну неделю — это много. Естественно, население встревожено и стремится как-то обезопасить себя. До сего времени я колебался с принятием решения, считая собранные улики недостаточными. Это, как только что справедливо заметил прокурор, большая ответственность, выпавшая на мою долю.
Неожиданно он подметил промелькнувшую — не без иронии и горечи — на устах Мегрэ улыбку, покраснел, потерял нить своих рассуждений.
— Речь идет о том, что лучше: задержать его уже сейчас или же выждать, пока…
Мегрэ не смог удержаться, чтобы не проворчать сквозь зубы:
— Зато девушку Сабати запросто сцапали и продержали в кутузке целую ночь!
Шабо услышал эти слова, открыл было рот, чтобы ответить, бросить реплику, скорее всего насчет того, что это, мол, разные вещи, но в последнюю секунду передумал.
— Сегодня с учетом солнечной погоды и мессы наступило своего рода затишье. Но уже в этот час, собираясь в кафе на аперитив, люди, по всей видимости, снова начинают бурлить. Наверняка некоторых потянет нарочно пройти мимо особняка Верну. Всем известно, что я играл там вчера в бридж и что комиссар меня сопровождал. Трудно заставить понять…
— Вы арестуете его или нет? — ребром поставил вопрос прокурор, поднимаясь с места, очевидно сочтя, что всякого рода увиливаниям пора бы уже положить конец.
— Боюсь, что к вечеру может произойти инцидент с далеко идущими последствиями. Для этого достаточно будет пустяка, типа какого-нибудь мальчишки, запустившего камнем в стекла особняка, или пьянчужки, который начнет изрыгать проклятья и ругательства в адрес Верну перед их домом. При нынешнем умонастроении жителей города…
— Так арестовываете или нет?
Прокурор начал искать шляпу, но никак не мог ее обнаружить. Комиссар-недомерок подобострастно хихикнул.
— Вы оставили ее в своем кабинете. Я сейчас принесу.
А Шабо, уставившись на Мегрэ, тихо промолвил:
— Что ты об этом думаешь?
— Ничего.
— Что бы ты сделал на моем месте?..
— Я не на твоем месте.
— Считаешь ли ты доктора сдвинутым по фазе?
— Это зависит от того, что считать сумасшествием.
— Думаешь, это он убийца?
Мегрэ, не ответив, тоже стал искать шляпу.
— Подожди минуточку. Мне надо перемолвиться с тобой парочкой слов. Но сначала покончим с этим. Тем хуже, если я ошибаюсь.
Он открыл правый ящик стола, взял там бланк и начал его заполнять, в то время как Шабирон бросил на Мегрэ более чем когда-либо до этого насмешливый взгляд.
Итак, этот раунд выиграли Шабирон и мелкотравчатый комиссар, ибо формуляр был постановлением о задержании. Шабо все же еще на мгновение замешкался, ставя под ним подпись и прилагая печать.
Потом он застыл в нерешительности, прикидывая, кому из двух полицейских следовало его вручать. Такого крупного события в Фонтэне до сих пор не происходило.
— Полагаю… — решился он наконец. — В общем, ступайте оба. И сделайте все как можно тише и незаметнее, чтобы избежать каких-либо нежелательных всплесков настроения со стороны населения. Возьмите лучше машину.
— У меня есть своя, — рявкнул Шабирон.
Момент был неприятным. Можно было бы сказать, что на какое-то время каждому из них стало немного стыдно. И возможно, не оттого, что они сомневались в виновности доктора — в этом они были почти уверены, — а потому, что в глубине души понимали, что поступают так не по этой причине, а из-за боязни общественного мнения.
— Держите меня в курсе, — тихо произнес прокурор, уходивший первым, и добавил: — Если не найдете дома, звоните родителям жены.
Он намеревался остаток воскресного дня провести в семейном кругу. Ферон и Шабирон вышли в свою очередь, при этом задохлик-комиссар предварительно тщательно сложил ордер на арест и спрятал его в бумажник.
Но Шабирон, выглянув по пути из окна коридора, счел нужным вернуться, чтобы осведомиться:
— Как быть с журналистами?
— Пока ничего им не говорите. А сами поезжайте сначала в центр города. Скажите газетчикам, что через полчаса я сделаю заявление для прессы, и они от вас отвяжутся.
— А его привезти сюда?
— Нет, прямо в тюрьму. Если вдруг толпа вознамерится устроить над ним самосуд, то там будет легче обеспечить его безопасность.
Все это заняло немало времени. А сейчас они наконец-то остались вдвоем. Шабо не выглядел человеком, испытывавшим гордость за принятое им решение.
— Что ты обо всем этом думаешь? — решился он спросить. — Считаешь, что я поступил неправильно?
— Я боюсь, — признался комиссар, покуривая с мрачным видом трубку.
— Чего?
Он не ответил.
— По совести, я не могу занять иную позицию.
— Знаю. Но я не это имею в виду.
— Тогда что же?
Мегрэ не хотел признаться, что его тяготило поведение этого комиссара-недомерка по отношению к Луизе Сабати.
Шабо взглянул на часы:
— Через тридцать минут все кончится. И мы сможем заняться его допросом.
Мегрэ по-прежнему хранил молчание, он выглядел как человек, обдумывающий Бог ведает какую таинственную мысль.
— Почему ты не рассказал мне вчера вечером о своей встрече?
— С Сабати?
— Да.
— Чтобы избежать того, что сейчас произошло.
— Но это тем не менее случилось.
— Увы. Я не предусмотрел, что Ферон займется этим вопросом.
— Письмо у тебя?
— Какое?
— Та анонимка, что я получил относительно этой девицы и передал тебе. Теперь я обязан приобщить ее к делу.
Мегрэ пошарил в кармане, нашел записку — истрепанную, все еще влажную от вчерашнего дождя — и уронил ее на стол.
