Собственно говоря, делать ему там было нечего. Он просто уступил своей привычке потолкаться в тех местах, где живут интересующие его люди, чтобы лучше понять, чем они дышат.
Стены там были выкрашены в кремовый цвет. Все было кремовое, сладковатое, как сдобное печенье, и хозяйка с густо напудренным лицом была похожа на приторное пирожное.
— Какая это изысканная особа, месье Мегрэ! И какой, должно быть, чудесной подругой была она для своего мужа. Ей так хотелось выйти замуж.
— Вы имеете в виду, что она искала, за кого бы ей выйти?
— Разве не все девушки мечтают о муже?
— Но ведь, если я не ошибаюсь, ей было лет сорок восемь, когда она жила у вас?
— По характеру она оставалась такой молодой! Всякий пустяк ее забавлял. Вы не поверите, ей доставляло удовольствие подстраивать разные штуки моим постояльцам. Возле церкви Мадлен есть магазин, который я никогда не замечала, пока она меня туда не свела. Там продаются всякие вещицы, специально, чтобы подшучивать над людьми: искусственные мыши, ложки, тающие в чашке кофе, аппараты, которые кладут под скатерть кому-нибудь из гостей, чтобы его тарелка неожиданно поднялась вверх, стаканы, из которых невозможно сделать ни глотка, да мало ли что еще? Ну так вот, она была лучшей клиенткой этого магазина. И притом очень культурная женщина, знала все музеи Европы и целыми днями пропадала в Лувре.
— Она познакомила вас с тем, кто должен был стать ее мужем?
— Нет. Она любила скрытничать. Может быть, боялась привести его сюда, ведь здесь он, весьма вероятно, мог понравиться и другим. Кажется, он человек очень интересный, внушительной внешности, похож на дипломата. Мария говорила, что он зубной врач, но принимает только нескольких пациентов… Он из очень богатой семьи.
— Скажите, она была скупая?
— А вам это говорили? Конечно, она была довольно расчетливая. Например, когда собиралась в город, ждала, пока туда поедет еще кто-нибудь из наших дам, чтобы поделить с ней расходы на такси. Каждую неделю спорила по поводу своего счета.
— Вы знаете, как она познакомилась с месье Серром?
— Думаю, что не по объявлению.
— Она поместила объявление в газетах?
— Да, но не придавала этому значения. Сделала это скорее ради шутки. Я точно не помню текста, но там говорилось, что приличная дама, иностранка, богатая, ищет господина соответствующего положения, чтобы выйти за него замуж. Получила сотни писем. Своим корреспондентам она назначала свидания в Лувре, то в одном зале, то в другом. Узнавала она их по определенной книге в руках или по цветку в петлице.
В холле пансиона, где слышалось маслянистое ворчание электрических вентиляторов, в плетеных креслах сидели еще несколько дам, тоже иностранок, приехавших из Англии, из Швеции, из Америки.
— Надеюсь, с ней не случилось ничего дурного?..
Было около семи часов, когда Мегрэ вышел из такси на набережной Орфевр. На затемненном тротуаре он увидел Жанвье, идущего с пакетом под мышкой, и подождал его.
— Что это ты несешь?
— Свой обед.
Жанвье не жаловался, но лицо у него было страдальческое.
— А почему ты не идешь домой?
— Да из-за этой несчастной Гертруды.
Почти во всех комнатах было пусто и гулял сквозняк, потому что поднялся ветерок, а окна были открыты.
— Я позвонил Гертруде Оостинг в Амстердам. Вернее, говорил по телефону с ее уборщицей. Пришлось поискать добровольца-переводчика, из тех, кто ждал паспорта в отделе для иностранцев, потому что уборщица не понимает по-французски. Мне не повезло: этой мадам Оостинг с четырех часов нет дома, она ушла вместе с мужем. Там сегодня какой-то концерт на открытом воздухе, какое-то шествие в маскарадных костюмах, а потом Оостинги пойдут обедать к знакомым, и уборщица не знает куда. Они не сказали, когда вернутся, ей поручено уложить детей спать. Кстати, о детях…
— Ну давай, говори!
— Ничего. Только моя жена расстроилась. Сегодня день рождения старшего сына. Она там приготовила вкусный обед. Но это не важно…
— Сама Гертруда Оостинг говорит по-французски?
— Говорит.
— Ну, тогда беги домой. Давай мне твои бутерброды, и я останусь.
Мегрэ поел один у себя в кабинете, потом пошел в лабораторию к Мерсу. Когда уже совсем стемнело, Мере взял с собой фотографа, целую кучу аппаратов и уехал. Действовать он должен был не совсем по закону, но поскольку Гийом Серр купил два стекла, а не одно, это не имело большого значения.
— Дайте мне, пожалуйста, Амстердам… — сразу же по возвращении к себе в кабинет поднял трубку Мегрэ. На другом конце провода бормотали что-то невнятное, и он понял, что мадам Оостинг еще не вернулась, а отвечает ему все та же уборщица.
Мегрэ позвонил жене:
— Ты не приедешь выпить со мной чего-нибудь на террасе пивной «У дофины»? Мне придется еще задержаться на час или на два. Возьми такси.
Вечер прошел довольно приятно. Им было так же уютно вдвоем, как на террасе какого-нибудь кафе на Больших бульварах. Правда, с того места, где они сидели, видна только большая серовато-белая лестница Дворца правосудия.
На улице Ла-Ферм его сотрудники, должно быть, уже работали вовсю. Согласно инструкциям Мегрэ, они должны были подождать, пока Серры не улягутся. Торрансу поручено дежурить перед домом во избежание неожиданностей, в то время как остальные проникнут в гараж и примутся за тщательный осмотр машины. Мере и фотограф ничего не забудут: снимут отпечатки пальцев, возьмут на анализ пыль и сделают все, что в таких случаях полагается.
Два раза Мегрэ оставлял жену, чтобы пойти позвонить в Амстердам. Но лишь в половине двенадцатого наконец ему ответили по-французски:
— Я не очень хорошо вас понимаю.
— Я говорю, что звоню из Парижа.
— А! Париж!
У нее был сильный акцент, впрочем довольно приятный.
— Из сыскной полиции, по поводу вашей приятельницы Марии. Вы ведь знаете Марию Серр, урожденную Ван Аэртс?
— А где она?
— Не знаю. Об этом я и хотел у вас спросить. Она вам часто писала?
— Да, часто. Я должна была встретить ее на вокзале, в среду утром.
— Она не приехала?
— Нет. И я беспокоюсь. Ни телеграммы, ни звонка.
— Ваша приятельница исчезла.
— Что вы хотите этим сказать?
— О чем она писала вам?
— О многом.
Она заговорила на своем языке, обращаясь к кому-то другому, вероятно к мужу.
— Вы думаете, что Марии нет в живых?
— Может быть. Писала она вам когда-нибудь, что она несчастлива?
— Да, она не была довольна. Ей не нравилась старая дама.
— Ее свекровь? А муж?
— Оказалось, что это не мужчина, а ребенок, который очень боится своей матери.
— Давно она вам об этом писала?
