есть хорошо. Потому что ошибись я в чем-нибудь, вы подумаете, что я солгал. Ведь я не какой-то там интеллектуал, моссье. И даже в школу почти не ходил. Как и Хуберт. Но мы оба рабочие люди, и Аннеке тоже труженица.
— Я хочу всего лишь перепроверить…
— А тут нечего и проверять. Жил я спокойно себе на барже, как вы в своей квартире. Какого-то там мужика швырнули в воду, я поскорее запрыгнул в лодку, чтобы спасти его. Не требую никакой за это награды, не нужны мне ничьи благодарности. Так зачем же донимать меня этими расспросами? Вот так я считаю, моссье.
— Мы отыскали тех двоих, что были в красной машине.
Трудно сказать, в самом ли деле Жеф слегка побагровел, или это только показалось Мегрэ?
— Ну и что! Вот их и допрашивайте.
— Они утверждают, что спустились на набережную в машине не в полночь, а в половине двенадцатого.
— А что если их часы отставали, а?
— Мы проследили затем каждый их шаг. Ведь потом они зашли в кафе на улице Тюренн, и произошло это без двадцати двенадцать.
Жеф взглянул на брата, довольно живо повернувшегося к нему.
— Может, пройдем и сядем?
Каюта была довольно просторной и глушила одновременно кухней и столовой, в белой эмалированной посуде на медленном огне тушилось рагу. Мадам Ван Хутте кормила грудью дитя и, завидев их, быстро удалилась в спальню, в которой, как успел подметить комиссар, стояла кровать, покрытая стеганым одеялом.
— Может, желаете присесть, не так ли?
Он произнес это нехотя, все ещё пребывая в состоянии нерешительности, но все же достал из буфета со стеклянными дверцами кувшинчик из темно-коричневой керамики с можжевеловой настойкой и пару стопок с толстым донышком.
Через квадратные окошки проглядывались деревья на берегу, иногда в поле зрения появлялась красная крыша какой-нибудь виллы. Последовала довольно длительная пауза, во время которой Жеф продолжал стоять, держа рюмку в руке. Кончилось тем, что он отпил из неё глоточек, подержал некоторое время напиток во рту, прежде чем проглотить его.
— Он умер? — наконец выдавил фламандец из себя.
— Нет. Пришел в сознание.
— И что говорит?
Теперь промолчал уже Мегрэ. Он осматривал помещение, задержавшись взглядом на вышитых занавесках, прикрывавших окна, на медных кашпо с зелеными растениями, на фотографии в золоченой рамке, висевшей на стене и представлявшей какого-то полного и уже пожилого мужчину в свитере и морской фуражке.
Таких людей частенько видят на судах — коренастых, с широченными плечами и усами, как у моржа.
— Это ваш отец?
— Нет, моссье. Родитель Аннеке.
— Но ваш-то был тоже моряком?
— Нет, грузчиком в Антверпене. И скажу вам откровенно: это — не ремесло для доброго христианина.
— И поэтому вы прикипели к речному делу?
— На баржах я начал работать с тринадцати лет, и никогда никто на меня не жаловался.
— Вчера вечером…
Мегрэ, сочтя, что достаточно умаслил Жефа своими косвенными вопросами, вернулся к своей теме, но тот тут же отрицательно мотнул головой.
— Нет, моссье. Я в эти игры не играю. Вам достаточно перечитать мои показания.
— А если я найду их неточными?
— Тогда делайте то, что сочтете нужным.
— Вы видели, как двое мужчин с автомобиля зашли под мост Мари?
— Читайте бумагу.
— Но они утверждают, что не проходили мимо вашей баржи.
— Каждый может твердить, что ему в голову взбредет, не так ли?
— Они заявляют также, что никогда не видели на набережной и всего-навсего выбросили в Сену труп сдохнувшей собаки.
— Я же не виноват в том, что они называют это псом.
Молодая женщина вернулась, но уже без малышки, которую, вероятно, уложила спать. Она что-то сказала мужу по-фламандски, он согласился с ней, и Аннеке начала готовить ужин.
Судно стало замедлять ход. Мегрэ подумал, не прибыли ли они уже в Мант, но вскоре увидел в окно буксир, а затем три баржи, тяжело преодолевавшие течение. Оказалось, они просто проходили под мостом.
— Судно принадлежит вам?
— Да, оно — собственность моя и Аннеке.
— Но брат не входит в число совладельцев?
— Что это означает?
— Ну, принадлежит ли ему какая-то часть этого имущества?
— Нет, моссье. Баржой владеет только моя семья.
— Получается, что брат — ваш наемный рабочий?
— Да, моссье.
Мегрэ уже привык к его акценту, к некоторым странностям речи. Судя по взглядам молодой женщины, она практически не понимала по-французски, зная всего несколько слов, и недоумевала, о чем это беседуют муж и его гость на борту.
— И давно?
— Почти два года.
— А раньше он работал на другом судне? Во Франции?
— Как и мы: то в Бельгии, то во Франции. Все зависит от перевозимого груза.
— Почему вы взяли его к себе?
— Потому что мне был нужен помощник, верно? Знаете, это ведь большая баржа.
— А до этого?
— До чего?
— До того, как вы призвали на помощь брата?
Мегрэ продвигался вперед мелкими шажками, подбирал самые безобидные вопросы, стараясь не допустить, чтобы его собеседник снова взбрыкнул.
— Не понимаю.
— Помогал ли вам тогда кто-нибудь другой?
— Конечно…
Но прежде чем ответить на этот вопрос, он стрельнул глазом в сторону жены, как если бы хотел убедиться, что та не поняла, о чем идет речь.
— И кто это был?
Жеф наполнил стопки, давая себе время собраться с мыслями.
— Это был я сам, — в конце концов изрек он.
— То есть, вы были простым матросом?
— Нет, механиком.
— А кто же был тогда владельцем?
— Спрашивается, а имеете ли вы право терзать меня всеми этими вопросами? Личная жизнь есть дело частное. А я, к тому же, ещё и бельгиец, моссье.
