вовнутрь.
Теплый бриз, пахнущий яблоком и цветами, подул в лицо, словно Иван очутился на приморском бульваре. Под землей раскинулся тропический сад. В зеленоватых сумерках таяли силуэты фантастических деревьев. Где-то рядом с тропой мягко журчали ручьи и посвистывали проснувшиеся птицы. Крупные бабочки дремали в чашечках цветов. В прозрачном озерце, в подводных зарослях покачивали спинами серебристые рыбины. Перламутровый купол, заменяющий небо, приглушенно мерцал. Иван решил, что под стеклянную оболочку закачан светящийся газ, тогда сном и бодрствованьем этого подземного мира руководит обычный таймер, и тут же отверг это слишком «простое» решение.
Где-то в саду тревожно вскрикнула птица. Иван замер, чутко прощупывая пространство впереди, шорохи и едва слышный разговор. Он был уверен, что слышит голос Анфеи. Прячась за деревьями, он подкрался ближе и укрылся за широким стволом. Отсюда была хорошо видна поляна у водопада и высокая ветвистая яблоня. На ветвях покачивались яблоки, ветви повыше цвели розовыми и пурпурными цветами. «Древо то златовидно в огненной красоте и ветвями покрывает весь рай...» – припомнил Иван.
Сначала ему показалось, что Анфея говорит с пустотой. Ее бледное лицо было запрокинуто вверх, в густую листву.
– Мать умирает, ей нужна вода, – повторяла Анфея.
С вершины яблони раздалось шипенье, лишь отдаленно похожее на человеческую речь. Тихие фразы рассыпались на шипящие струи, и Иван не понимал ни слова.
Под листьями сверкнула широкая заостренная, как кинжал, чешуя, ржавого, красновато- коричневого цвета с полированным блеском. Внезапно она заструилась, плавно обтекая ствол, и на песок скользнуло узкое змеиное тело, но голова была почти человеческая, с окаменевшими и почти стертыми чертами, словно у ног Анфеи извивался сам Сатана низвергнутый, страж заколдованного райского сада.
Приподнявшись на крепком туловище, полоз покачал головой и, словно ласкаясь, оплел ее колени чешуйчатыми кольцами и сдавил щиколотки. Девушка попыталась оттолкнуть жуткую голову, изо всех сил впилась пальцами в чешую, но змей подсек ее и подмял под себя. Черное раздвоенное жало скользнуло по ее груди и запрокинутой шее.
– Отпусти девчонку, урод! – крикнул Иван.
Змей оглянулся на голос и распустил кольца. Измятое тело девушки скатилось на песок. Полоз уставился на Ивана с усталой ненавистью. Змеиное рыло и впрямь сохранило отдаленное сходство с человеком: узкие губы, тонкий прямой нос и даже остатки белесых волос на темени. Цвет кожи у него был красновато-бурый, отчего губы и края век казались черными.
Он смотрел на Ивана не мигая, и от этого мертвенного свечения сбивалось дыханье и сердце стопорилось в груди, как глохнущий мотор.
Змей угрожающе качнулся, в ответ Иван передернул затвор карабина, но выстрелить не успел. Тело змея напружилось, костяные кинжалы вдоль хребта встали дыбом. Молниеносный бросок и упругие кольца перехлестнули и сдавили тело Ивана. В эти несколько секунд Иван сумел высоко поднять и сберечь правую руку с карабином. Хвост, покрытый остро заточенными лезвиями, полоснул его по плечу. Змей метил в руку с карабином, но промахнулся. Иван ответил резким ударом приклада по плоскому черепу. Светлые глаза с узким змеиным зрачком померкли, с ороговевших губ на грудь и плечи Ивана брызнула пена, и мертвящие кольца разжались.
– Крепко я его вырубил, теперь не скоро очухается...
Иван стряхнул на песок густую бурую слизь, но развороченное плечо отекало кровью, и по жилам уже растеклась предательская слабость и онемение. Зажимая ладонью рану, Иван корчился на песке. Волшебный сад заволокла тьма. Нежное тепло коснулось пальцев, и он на миг приоткрыл глаза: из плотной пелены проступило лицо Анфеи:
– Ты ранен! В его слюне смертельный яд!
– Заживет...
Иван прижал к плечу лоскут разорванного камуфляжа. В висках щемило.
Анфея покачала головой.
– Ты следил? – спросила она с упреком. – Скажи, вина твоя вольная или невольная?
– Невольная, – прошептал Иван.
Анфея склонилась ниже, освободила рану от клочков ткани и дохнула живым ласковым теплом. Боль ушла. Девушка вылила в ладонь несколько капель из глиняного кувшинчика с узким горлом и плеснула на рану. Лицо Ивана обдало жаром от прилившей силы. Через минуту рана затянулась молодой тонкой кожей, словно полынья ночным ледком.
– Живая вода... – прошептал Иван.
– А разве ты пришел сюда не за этим? – с укором спросила Анфея.
– Я ничего не знал, просто шел по твоим следам... А кто этот гад ползучий?
Девушка не ответила.
– Как бы то ни было, он вел себя довольно по-скотски...
– Он уверен, что не делал ничего плохого. Я просто должна была заплатить за воду.
– Странные у вас тут порядки, – опираясь на карабин, Иван неловко поднялся на ноги; тело еще ломала непривычная слабость. – Колодцы поддонные, царства подземные, – ворчал он, – и бабу Ягу встретил, и гусей-лебедей распугал. А я что же в этой сказке вроде Иванушки-дурачка?
Вместо ответа Анфея взглянула на него быстро и горячо, так что все занялось внутри от этой синей молнии.
– А теперь уходи, только скорее...
– Нет, я тебя здесь одну не оставлю, да и плечо еще саднит, – Иван поморщился, коснувшись едва затянувшейся раны. – А если мне лечение потребуется? Я же за тебя пострадал. Хоть бы спасибо сказала!
Анфея привстала на цыпочки и вдруг поцеловала в губы, точно ужалила сладким ядом и, не оборачиваясь, пошла по тропинке. Ее женственно зыбкий силуэт растаял в сумерках сада. Там, среди густой зелени, мягко лучился стеклянный купол, похожий на крышу часовни. Вскоре девушка вышла, прижимая к груди полную до краев корчагу, и пошла к выходу из сада.
До избушки они плыли порознь, каждый на своей лодке, но на мостках вышла заминка.
– Твое плечо, – Анфея робко коснулась его правой руки, – его надо править: рана слишком глубокая...
Она опустила глаза и словно вся укрылась под ресницами.
– Я в бане побуду. Ты придешь? Скажи, придешь? – с надеждой спросил Иван.
– Приду, – не поднимая глаз, пообещала Анфея.
Баня хранила сухое, настоявшееся тепло. Иван попытался снять рубаху, но, едва сдвинул с плеча присохший лоскут, рана засаднила и потекла. Скрипнула дверь, и в баню скользнула Анфея. Она помогла Ивану освободиться от рубахи, потом раздула огонь, подложила сухих ярых щепок, и по черным, пушистым от сажи бревнам запрыгали сполохи-огневицы.
– Смотри в огонь! – приказала Анфея.
Он слышал, как она скинула свою холщовую броню, но оглянуться не посмел.
Анфея вылила остатки воды из корчаги на рану и, мягко щекоча упавшими прядями, зашептала наговор. Кончики ее пальцев порхали вокруг раны, не касаясь ее. Иван замер, чувствуя сладостное возвращение жизни.
–
Анфея протянула Ивану ковшик, он глотнул ледяной воды и, не открывая глаз, обнял ее, нежную, огненную, темную и бесплотную.
– Я не обижу тебя, ясная моя! Просто побудь со мной вот так. – Робкими поцелуями он ласкал края ее губ, слушая щекой ее дыханье, ставшее сразу порывистым и горячим, но Анфея отвела его руки, и он безмолвно подчинился ее спокойному царственному жесту.
– Расскажи мне, кто ты? Из какого рода? – попросила она.
Они опустились вдвоем на теплую лавицу. Страшась оскорбить ее настороженную чистоту, Иван отвернулся к окну, глядя на низкие утренние звезды:
– О предках своих до третьего колена я почти ничего не знаю. Бабка Женя в войну знаменитой разведчицей была, а дед в мае сорок пятого погиб. Они и женаты-то не были, так она вместо медали за танковый рейд фамилию его попросила, и ей разрешили. Замуж она больше не пошла: память берегла. Слова-то эти сегодня почти смешными кажутся: умирающие понятия... А родители мои? Что про них сказать? Для всех они простые работяги... Знаешь, та самая серая лошадка, которая под кнутом молчит и все волокет: и Афган, и Чечню, и перестройку – и платит за все своими детьми, да надорванным пузом, и Россию подпирает, чтобы не рассыпалась. А для меня они просто отец и мать, и святее этих слов я не знаю. Ты спросишь, кто тогда я? Когда-то я это твердо знал, пока с флота не демобилизовался. Присяга-то один раз в жизни дается... После случая с «Китежем» дело было. Тогда весь наш выпуск рапорта подал. В штабе сдрейфили и все подписали.
Иван умолк, не зная как объяснить Анфее все случившееся с элитной подводной лодкой. О том, что «Китеж» был уничтожен в подводном бою, было запрещено не только говорить, но даже думать.
Девушка мягко коснулась его солнечного сплетения, и Ивану показалось, что сердце его раскрывается мучительными рывками до запретных для памяти глубин. Он вновь уходил на атомоходе «Китеж» с северной базы Гремиха, стальной иглой прошивал Баренцево море и нырял под шапку полярных льдов, где, как щуки в зарослях, прятались субмарины, чуя под шпангоутами впадины и утесы Гипербореи.
Иван успел послужить на «Китеже» чуть больше года. После он побывал на борту
