— Мэтр, прошу вас… — вмешался следователь.
— Одну минутку! Как мне сообщили, инспекторы уголовной полиции два последних дня следили за лавкой Эмиля Браншю. Комиссара Мегрэ дважды видели в кафе на площади Бастилии, где позавчера совершенно случайно собрались мои клиенты; он расспрашивал официантов, пытался выведать что-то у хозяина. Это так? Извините, господин следователь, я хотел только придать этому делу верную перспективу, которая вам, возможно, и неизвестна.
— Вы закончили, мэтр?
— Пока да.
— Могу я допросить первого из подозреваемых? Жюльен Мила, не скажете ли вы, кто указал вам на виллу Филиппа Лербье и сообщил о наличии там ценных картин?
— Рекомендую моему клиенту не отвечать.
— Отвечать не буду.
— Вы подозреваетесь в участии в двадцати одном ограблении вилл и замков, совершенном в течение последних двух лет при одинаковых обстоятельствах.
— Мне нечего сказать.
— Тем более, — вмешался адвокат, — что у вас нет никаких доказательств, господин следователь.
— Повторяю в обобщенном виде свой первый вопрос. Кто указал вам на эти виллы и замки? Кто — а это явно один и тот же человек — взялся продавать похищенные картины и предметы искусства?
— Мне ничего обо всем этом не известно.
Следователь вздохнул и перешел к рамочнику; Мимиль был столь же несловоохотлив. Что до матроса Демарля, тот просто стал ломать комедию. Единственным, кто отнесся к допросу иначе, был дозорный по имени Гувьон — тот, что не имел постоянного места жительства.
— Мне непонятно, что я здесь делаю? С этими господами я незнаком. В том месте я оказался, потому что искал уголок потеплее, где завалиться спать.
— Это и ваша точка зрения, мэтр?
— Я полностью с ним согласен и обращаю ваше внимание, что он ранее к суду не привлекался.
— Кто хочет добавить еще что-нибудь?
— Я рискую повториться, но мне хотелось бы задать один вопрос. Какую роль играет здесь комиссар Мегрэ? И что будет после того, как мы покинем этот кабинет?
— Я не обязан вам отвечать.
— Не означает ли это, что сейчас будет произведен еще один допрос, но уже не во Дворце правосудия, а в помещении уголовной полиции, куда я не имею доступа? Другими словами, что речь пойдет не об ограблении, а о совершенно ином деле?
— Сожалею, мэтр, но мне нечего вам сказать. Благоволите попросить ваших клиентов подписать черновик протокола, который к завтрашнему дню будет отпечатан в четырех экземплярах.
— Можете подписать, господа.
— Благодарю вас, мэтр.
Следователь встал и направился к двери; адвокат неохотно последовал за ним.
— Я выражаю несогласие…
— Оно занесено в протокол, — ответил следователь и обратился к жандармам:
— Наденьте заключенным наручники и отведите их в уголовную полицию. Можете пройти через внутреннюю дверь. Комиссар, задержитесь на минутку.
Мегрэ снова сел.
— Что вы об этом думаете?
— Думаю, что в данную минуту мэтр Гюэ информирует журналистов и раздувает дело как только может, так что в завтрашних, а может, даже в сегодняшних вечерних газетах, оно займет не меньше двух колонок.
— Это вас беспокоит?
— Затрудняюсь ответить. Еще недавно я сказал бы «да». Я намеревался провести между этими делами разделительную черту и не позволить газетчикам объединить их. Теперь же… — Мегрэ умолк, взвешивая все «за» и «против», потом продолжал:
— Быть может, так оно и лучше. Если создать замешательство, то не исключено, что…
— Думаете, один из этих четверых?..
— Не берусь ничего утверждать. В кармане у матроса, кажется, нашли нож, похожий на тот, которым совершено убийство на улице Попенкур. Этот матрос носит светлый плащ с поясом и коричневую шляпу. На всякий случай сегодня вечером я покажу его Пальятти на той же улице, при том же освещении, но это ничего не решает. Старуха со второго этажа тоже заявит, что узнала его…
— На что вы надеетесь?
— Не знаю. Ограблениями занимается улица де Соссэ. Меня же интересуют семь ударов ножом, стоивших жизни молодому человеку.
Когда Мегрэ вышел из кабинета следователя, журналистов уже не было: они ожидали его в том же, если даже не более многочисленном составе в коридоре уголовной полиции. Четверых подозреваемых видно не было: их отвели в кабинет и сторожили там.
— Что происходит, комиссар?
— Ничего особенного.
— Вы занимаетесь ограблением в Жуи-ан-Жозас?
— Вам прекрасно известно, что оно не имеет ко мне отношения.
— Почему этих четверых привели сюда, а не отправили на улицу де Соссэ?
— Ладно! Сейчас я все вам расскажу.
Комиссар внезапно решился. Гюэ, разумеется, сказал им о связи между этими делами. В газетах появится не особенно точная и тенденциозная информация, так не лучше ли рассказать правду?
— У Антуана Батийля, господа, была страсть, он записывал то, что сам называл человеческими документами. С магнитофоном на ремне он отправлялся в публичные места — кафе, бары, танцевальные залы, рестораны, даже в метро и незаметно включал аппарат. Во вторник вечером, около половины десятого, он находился в кафе на площади Бастилии и, по обыкновению, включил магнитофон. За соседним столиком сидели…
— Грабители.
— Трое из них. Дозорного там не было. Качество записи невысокое. Тем не менее можно разобрать, что речь идет о послезавтрашней встрече, а также о том, что какая-то вилла находится под наблюдением. Меньше чем через час, на улице Попенкур на молодого человека нападают и наносят семь ножевых ранений, одно из которых оказалось смертельным.
— Вы считаете, что это был один из четырех грабителей?
— Я ничего не считаю, господа. Моя работа заключается не в том, чтобы считать, а в том, чтобы собирать улики и добиваться признания.
— Нападавшего кто-нибудь видел?
— Двое прохожих, находившихся на определенном расстоянии, и дама, живущая напротив места преступления.
— Вы считаете, грабители поняли, что их разговор записан?
— Повторяю еще раз: я ничего не считаю. Это одна из возможных гипотез.
— Значит, один из них шел за Батийлем, пока они не очутились в достаточно пустынном месте и… Убийца забрал магнитофон?
— Нет.
— Как вы это объясняете?
— Никак.
— Прохожие, о которых вы упомянули… Речь, видимо, идет о супругах Пальятти? Видите, нам известно больше, чем кажется. Стало быть, эти Пальятти бросились вперед и помешали ему…
— Нет. Он нанес четыре удара. Отошел, потом вернулся назад и ударил еще трижды. Он вполне мог сорвать магнитофон с шеи у жертвы.
— Таким образом, тут ничего не ясно?
