— В кухне. Только мы не ссорились. Я увидел, что она пьет виски из горлышка. А с ней это было уже не первый раз.
— Вы хотите сказать, не первый раз за тот вечер?
— Нет, я хочу сказать, что с ней это бывало и до двадцать седьмого июля. А я не люблю, когда она напивается: потом ей всегда нехорошо.
— Бесси была в кухне одна?
— Нет, с ним.
И Уорд кивком указал на Маллинза Мегрэ ничего не знал об этом деле, он сидел осовевший, вялый, но тут даже рот открыл — задать вопрос, прямо-таки вертевшийся на языке.
— Кто предложил поехать провести остаток ночи в Ногалесе?
— Бесси.
— В котором часу это было?
— Часов около трех, ну, может, в полтретьего.
Ногалес — это тот самый город, куда Гарри Коул собирается повезти комиссара. В Тусоне бары закрываются в час, а по ту сторону границы можно пить всю ночь.
— Кто сел с вами в машину?
— Бесси и четверо моих приятелей.
— Как вы вначале расселись в машине?
— Я за рулем, Бесси на переднем сиденье между мной и сержантом Маллинзом. Остальные — на заднем.
— Перед выездом из города вы останавливали машину?
— Да, сэр.
— И вы велели Бесси переменить место. Почему?
— Чтобы она не сидела рядом с Дэном Маллинзом.
— Вы сказали, чтоб она пересела, и капрал Ван-Флит занял ее место. Вас не беспокоило, что она сидит сзади вас в темноте, рядом с двумя мужчинами?
— Нет, сэр.
И тут совершенно неожиданно коронер объявил:
— Перерыв!
После этого он сразу же поднялся и ушел в соседнюю комнату, на застекленной двери которой было написано: «Посторонним вход воспрещен». Иезекииль вытащил из кармана трубку неимоверной длины, раскурил и с усмешкой глянул на Мегрэ. Все — присяжные, военнослужащие, женщины, несколько любопытных — вышли из зала.
Зал находился в нижнем этаже монументального здания в испанском стиле с колоннадой вокруг патио: одно его крыло занимала тюрьма, в другом размещались административные учреждения округа.
Пятеро парней из ВВС отошли в сторону и сели под колоннами; Мегрэ про себя отметил: они ни словом не обменялись между собой. Жара стояла невыносимая. В углу галереи находился красный автомат; люди подходили к нему, совали в щель пятицентовик и получали взамен бутылку кока-колы.
Почти вся публика собралась у автомата, в том числе и седовласый окружной атторней. Пили прямо из горлышка, без церемоний, а пустые бутылки ставили в ящик.
Мегрэ чувствовал себя, словно мальчишка на первой перемене в новой школе, тем не менее ему уже не хотелось, чтобы Гарри Коул забрал его отсюда.
Никогда еще Мегрэ не доводилось появляться в суде без пиджака, и вопрос, как одеваться, недавно перерос для него в проблему. После того как он пересек границу Вирджинии, ему стало ясно: ходить по такой жаре в пиджаке и рубашке с пристежным воротничком невозможно.
Но трудность была в том, что Мегрэ всю жизнь носил подтяжки. Его брюки, сшитые во Франции, доходили ему чуть ли не до середины груди.
В каком-то городке (Мегрэ забыл его название) один из американских коллег повел его в магазин готового платья и заставил купить легкие брюки, в каких здесь ходят все, и кожаный ремень — на его большой серебряной пряжке красовалось изображение бычьей головы.
Другие приезжие с Востока оказывались куда решительней Мегрэ: они сразу же кидались в магазины и выходили оттуда одетые с ног до головы ковбоями.
Мегрэ заметил: двое присяжных, выглядевшие вполне мирными людьми, тем не менее носили ковбойские ботинки на высоких каблуках да еще с многочисленными кожаными вставками.
А револьверы, оттягивающие ремни шерифов, приводили Мегрэ прямо-таки в восторг: точь-в-точь такие же он в детстве видел в кино у героев вестернов.
— Хэлло! Присяжные! — крикнул Иезекииль, словно школьный учитель, созывающий ребятишек.
Он хлопнул в ладоши, выбил о каблук трубку и краем глаза глянул на Мегрэ.
Но Мегрэ был уже не новичок. Он уселся на свое место; в прошлый раз, сам того не желая, он разделил Хэролда Митчелла, брата Бесси, у которого фурункул под ухом, и Эрну Болтон, но сейчас они устроились рядом и вполголоса беседовали между собой.
Правда, слушая показания о выпитом пиве и виски и о близости раз в неделю, Мегрэ еще не понял, был ли кто-нибудь убит. Механизм расследования, проводимого коронером, — вот единственное, что он более или менее представлял себе, да и то лишь потому, что присутствовал на подобных процессах в Англии.
Тихо, почти что с робостью сержант Уорд занял свое место на стуле для свидетелей. Иезекииль опять вступил в борьбу с вентилятором, а коронер с безразличным видом принялся за выяснение фактов.
— Вы остановили машину почти в восьми милях от города, неподалеку от муниципального аэродрома. Зачем?
— Чтобы оправиться, сэр.
Мегрэ сперва не понял. Хорошо еще, что Уорд ответил очень тихо и его попросили повторить; только краска смущения, появившаяся на лице этого здоровенного детины, помогла комиссару догадаться.
Видно, Уорд не сумел найти иных приличных слов, чтобы сообщить, что им нужно было помочиться.
— Из машины вылезли все?
— Да, сэр. Я отошел от нее футов на двадцать.
— Один?
— Нет, сэр. С ним.
И Уорд опять кивнул на Маллинза; очевидно, он имел против него зуб.
— Вы не знаете, где в это время была Бесси?
— Думаю, она тоже отошла.
Понятно, после двадцати бутылок пива на брата им это было просто необходимо.
— В котором это было часу?
— Думаю, между тремя и половиной четвертого. Точно не могу сказать.
— Вы видели Бесси, когда вернулись назад к машине?
— Нет, сэр.
— А Маллинза?
— Он вернулся через несколько минут после меня.
— Откуда?
— Не знаю.
— Что вы сказали своим приятелям?
— Я сказал; «Пошла она к черту! Это ей наука!»
— Почему вы так сказали?
— Потому что она уже выкидывала такие штучки.
— Какие?
— Сбегала от меня, не сказав ни слова.
— И вы поехали назад?
— Да. Проехав футов триста в направлении Тусона, я остановился и вышел из машины.
— Почему?
— Я надеялся, может, она надумает вернуться, и хотел дать ей эту возможность.
— Она была пьяна?
