— Он несколько скрытный, не так ли?
Они обе расхохотались. Байсеза сказала:
— Но вы, кажется… как бы это сказать…
— Конформист? — помогла ей Паула. Дежурная улыбка стюардессы ни на минуту не сходила с ее лица. — Я ничуть не возражаю, если меня видят такой. В сущности, это, может быть, правда.
— Наверно, поэтому вы так хорошо справляетесь со своей работой?
Паула ответила без капли обиды:
— Я просто рождена для этой работы. Моя мать — человек из команды «Авроры», которого все еще очень хорошо помнят и здесь, и на Земле. Ну, после Боба Пакстона, конечно.
— И поэтому с вами с удовольствием общаются?
— Да. Это вроде как увечье. Но почему бы не превратить его в свой плюс?
— Понятно. Но такая причина вряд ли могла заставить вас тащиться вместе с нами на самый полюс. — Байсеза сделала паузу. — Скорей всего, вы восхищаетесь своей матерью, не так ли?
Паула пожала плечами.
— Я никогда ее не видела. Но как можно ею не восхищаться? Боб Пакстон приехал на Марс и вроде как его завоевал, а затем снова вернулся домой. А моя мать любила Марс. Это видно из ее путевых журналов. Боб Пакстон — герой на Земле. А моя мать стала героиней здесь, на Марсе. Наша первая героиня, можно сказать. — Улыбка стюардессы снова засияла на ее лице. — Хотите еще макарон?
В смутной марсианской ночи, в тепле салона, Байсеза заснула прямо в кресле.
Она проснулась от того, что ее трясли за плечо. Пока она спала, кто-то прикрыл ее одеялом.
Майра сидела рядом с ней и глядела в окно, на занимающийся рассвет. Пейзаж за стеклами вездехода несколько изменился: теперь они проезжали сквозь дюны, некоторые были высотой метров в десять. Замерзшие волны, отстоящие друг от друга на километр или два. Во впадинах между ними виднелось что-то вроде изморози.
— Надо же, я проспала целую ночь!
— Как ты себя чувствуешь?
Байсеза пошевелилась.
— Немного скованно. Но, кажется, при такой гравитации можно с успехом выспаться даже на стуле. Надо пойти умыться.
— С мытьем придется подождать. Алексей в который раз бреет голову.
— Кажется, этот пейзаж меня загипнотизировал.
— Что ты говоришь? — Майра была явно взволнована. — Это белая дорожная лихорадка. Или что-то в этом роде.
— Майра? Что случилось? Со мной что-то не так?
— Не так? Господи, мам, посмотри на этот вид! Ничего! А ты сидишь и часами туда смотришь, просто упиваешься этим «ничего».
— Что в этом страшного?
— Ничего, кроме тебя самой. Странное во всем этом — только ты сама. Ты тонешь в этом пейзаже, не можешь оторвать от него глаз.
Байсеза огляделась. Паула спала. Байсеза вдруг осознала, что впервые за все их путешествие они с Майрой остались в одиночестве. Даже на «Максвелле» не было настоящего одиночества, а уж тем более в кабине «паука».
— Нам так и не представилось шанса поговорить, — сказала она.
Майра сделала попытку встать.
— Только не здесь, — сказала она.
Но Байсеза взяла ее за руку.
— Послушай! Какая разница, слушает нас полиция или нет? Прошу тебя, Майра! У меня такое чувство, что я тебя совершенно не знаю!
Майра снова села.
— Может быть, в этом все и дело. Я тоже тебя не знаю. С тех пор как ты вышла из капсулы… наверное, я просто привыкла жить без тебя, мам. Похоже на то, как если бы ты умерла. А когда ты вновь ожила, то стала совсем не такой, какой я тебя помнила. Ты теперь стала похожа на мою сестру, которой сперва не было, а потом она вдруг появилась. В этом есть какой-то смысл?
— Нет. Но, судя по всему, к прыжкам во времени с помощью клиники анабиоза мы еще недостаточно привыкли.
— Так о чем ты хотела поговорить? То есть я хочу сказать, откуда мне следует начать? С тех пор прошло девятнадцать лет, половина моей жизни.
— Обрисуй мне главную линию.
— Хорошо. — Майра поколебалась, потом отвела глаза в сторону. — У тебя есть внучка.
Ее звали Чарли, уменьшительное имя от Шарлотты. Дочь Майры от Юджина Мэнглза. Сейчас ей пятнадцать лет, она родилась через четыре года после того, как Байсеза ушла в клинику анабиоза.
— Господи! Я бабушка! — воскликнула Байсеза.
— Когда мы расстались, Юджин вынудил меня отказаться от дочери в его пользу. И он победил, мам! У него были всесильные покровители. Юджин сейчас влиятелен и знаменит.
Байсеза вставила:
— Но особой гуманностью он никогда не отличался, не так ли?
— Разумеется, мне разрешалось с ней видеться. Но этого было так мало! Я не такая, как ты, мам. Я не хочу неизвестности. Я хочу построить дом, для меня и для Чарли. Я хочу… стабильности. Но ничего подобного у меня не было даже в помине. И, в конце концов, он полностью изолировал меня от дочери. Что было сделать совсем не трудно. Потому что он очень редко бывает на Земле.
Байсеза снова схватила ее за руку: рука Майры была холодной и безжизненной.
— Почему ты не рассказала мне об этом раньше?
— Ну, прежде всего, потому что ты не спрашивала. А вот теперь мы обе на Марсе! И находимся здесь потому, что ты — знаменитая Байсеза Датт. И у тебя есть гораздо более весомые причины для беспокойства, чем потерянная внучка.
— Майра, извини, когда все это закончится…
— О, не смеши меня, мам! С тобой это никогда не закончится! Но все равно я буду тебя поддерживать. Всегда буду. До конца. Да и вообще, забудь обо всем, что ты сейчас слышала. То есть у тебя было право узнать, и ты узнала. — Лицо у Майры было напряженным, рот кривился. В глазах отражался зеленый свет.
То есть как — зеленый?!
Байсеза резко выпрямилась и посмотрела в телескопическое окно.
На небе разгорался рассвет цвета лосося. Усеянный камнями путь змеился по равнине, окрашенной в тоскливый темно-зеленый цвет.
Паула тоже уже встала.
— Дискавери! — приказала она. — Чуть-чуть притормози. — Вездеход существенно замедлил ход, где-то приглушенно скрипнули тормоза.
Байсеза и Майра чувствовали себя не очень уютно: они не знали, что именно слышала Паула из их разговора.
Теперь Байсеза разглядела, что зеленая поверхность равнины была покрыта ковром крошечных растений, каждое не больше человеческого пальца. Все они были похожи на кактусы, покрыты толстой кожей, но эта кожа имела полупрозрачные секции — окошки, как предположила Байсеза, чтобы улавливать солнечный свет, и при этом не потерять ни одной капли влаги. Рядом с ними росли и другие растения. Байсеза заметила маленькие черные сферы — круглые, чтобы не расходовать тепло, черные, чтобы впитывать его как можно лучше в течение дня? Она подумала: а вдруг по ночам они, как хамелеоны, становятся белыми? Чтобы тратить как можно меньше энергии? Но среди растений явно доминировали кактусы.
Майра сказала:
— Кактусы — это то, что изучала Хелена Амфревиль перед самой солнечной бурей. Она изучала
