что эта работа разбудила во мне вкус к медицине. Мне очень не хотелось снова оказаться в таком беспомощном положении, глядя на страдания людей. А после бури и лагеря я работала над программами экологического восстановления Среднего Запада. Эта работа подтолкнула меня к биологии.
К их разговору подключился Юрий.
— Что касается меня, — весело сказал он, — то я родился после солнечной бури. Родился на Луне, от русской матери и ирландского отца. Но наша семья много времени проводила на Земле. Будучи подростком, я подрабатывал в Канадской Арктике, тоже в рамках программ эковосстановления.
— Так вот откуда у тебя вкус ко льду! — догадалась Майра.
— Может быть.
— И вот теперь вы оба здесь, — сказала Майра. — Теперь вы стали космиками.
— Мы стали марсианами, — в один голос уточнили Юрий и Грендель.
— Космики, — пояснил Юрий, — совсем уходят с Земли на небеса. Но Марс есть Марс, и этим все сказано. Марсиане не обязательно разделяют амбиции космиков.
— Но вас же интересует Глаз в шахте?
Юрий ответил:
— В некотором смысле да. Но я бы предпочел оставить его в покое. — Он махнул рукой в сторону причудливых ледяных скал за окном вездехода. — Вот он, Марс. С меня хватает его загадок.
— Я тебе завидую, — выпалила Майра. — Завидую твоей целеустремленности. И твоему желанию что-то здесь создавать.
Грендель неодобрительно сказала:
— Зависть — нехорошее чувство, Майра. У тебя есть своя собственная жизнь.
— Да, конечно, — согласилась Майра. — Но у меня такое чувство, что я живу на ее обломках.
Грендель хмыкнула.
— Понять тебя можно, если учесть, кто твоя мать. Если хочешь, мы поговорим об этом как-нибудь потом.
Юрий сказал:
— А давайте лучше поговорим о моей маме. Она научила меня стойко относиться к жизни и, когда совсем плохо, пить водку. По-моему, это хороший способ привести мир в порядок.
Зазвонил сигнал тревоги, на приборном щитке загорелся зеленый свет. Юрий нажал кнопку, и на экране высветилось лицо Алексея Карела.
— Вам лучше вернуться, — сказал он. — Прошу прощения за то, что прерываю ваше веселье.
— Говори, — ответил Юрий.
— Мы получили два послания. Майра, одно из них для нас. Нас вызывают на «Циклопы».
— На поисковую планетарную станцию? Зачем?
— Чтобы встретиться с Афиной.
Юрий и Грендель обменялись взглядами. Юрий сказал:
— А какое второе послание?
Алексей усмехнулся.
— Элли фон Девендер что-то там накопала в шахте. Она назвала это «повторяющейся последовательностью глифов». Майра, она сказала, что ты все поймешь. А остальным она объяснит, когда вы вернетесь.
— Покажи, — попросила Майра.
Лицо Алексея исчезло с экрана, и на нем появились четыре маловразумительных символа:
39. Нью-Чикаго
Они приехали в Нью-Чикаго около полудня.
Здесь была настоящая железнодорожная станция с платформой и маленьким домиком, где можно было подождать поезда и купить настоящие билеты. Но рельсовый путь здесь обрывался, и дальше на север, в старый Чикаго, надо было добираться по-другому.
Эмелин вывела всех из поезда и повела в город. Она сказала, что на организацию их дальнейшего пути может уйти несколько дней. В городе имелось два маленьких отеля, и она надеялась, что в каком- нибудь из них найдется для них свободное место. Если же нет, то им придется искать ночлег у кого-нибудь из местных жителей.
Нью-Чикаго был построен на месте старого Мемфиса, однако следов этого города не сохранилось вовсе. Здесь были грязные узкие улицы, деревянные дома, ярко раскрашенные вывески, коновязи. Байсезе вспомнились старые голливудские фильмы о Диком Западе. По улицам сновала оживленная толпа, взрослые спешили по делам, дети после школьных занятий бегали и играли. Несколько взрослых даже ехали на велосипедах. Эти трехколесные велосипеды здесь назывались просто колесами, они были изобретены всего несколько лет тому назад, уже после Разрыва. Большинство жителей куталось в меха и дубленую кожу, как ловцы арктических тюленей. А возле салунов рядом с лошадьми кое-где были привязаны верблюды.
В маленьком отеле «Мичиган» для них нашлись свободные комнаты, хотя Эмелин и Байсезе пришлось делить одну комнату на двоих. В коридоре в рамке висела титульная страница местной газеты. Это была «Чикаго Трибюн», датированная 21 июля 1894 года, и ее главная новость, вынесенная в заголовок и написанная крупными буквами, гласила: «Мир был срезан по линии Чикаго!»
Путешественники бросили свои вещи в номере. Эмелин в качестве обеда купила всем по сэндвичу с ростбифом. Затем они отправились осматривать новый город.
Нью-Чикаго представлял собой всего лишь бесконечное число немощеных улиц, застроенных деревянными домами. Только самая большая церковь была сделана из камня. Но она была действительно очень большая. Байсеза поняла, что в этом городе живет по крайней мере несколько тысяч человек.
На башне городской ратуши висели красивые часы, про которые Эмелин сказала, что они показывают стандартное чикагское железнодорожное время, — чикагцы не стали менять свои стандарты времени, несмотря на разрушительное влияние Разрыва — это время на три часа отставало от солнечного. Кругом виднелись и другие признаки культуры. К двери ратуши была приколота бумажка, приглашавшая жителей на собрание. Текст гласил:
МИР БЕЗ ПАПЫ? ЧТО ЕЩЕ ЖДЕТ ВПЕРЕДИ ХРИСТИАН?
СРЕДА, ВОСЕМЬ ЧАСОВ. НИКАКОЙ ВЫПИВКИ, НИКАКОГО ОРУЖИЯ.
На маленьком домике висела табличка: «Чикагский музей Эдисона». Байсеза заинтересовалась и прочла все, что дополнительно сообщалось на афише:
СУДЬБА ЧИКАГО.
ВЕЧЕРОМ. ОБЛЕДЕНЕНИЕ ВСЕГО МИРА.
ИЮЛЬ 1894 года.
Продукция кинетоскопа «Эдисон — Диксон». Американский долгосрочный патент.
ЧУДО! ДЕСЯТЬ ЦЕНТОВ.
Байсеза взглянула на Эмелин.
— Эдисон?
— Так случилось, что этой ночью он будет в городе. Год или два назад он работал советником на всемирной выставке. Вообще-то он уже старый человек, и бедный. Но он все еще жив, или, по крайней мере, был жив, когда я уезжала в Вавилон.
Они пошли дальше по пыльным улицам Чикаго и пришли в маленький парк, в котором на бетонном
