Копылову:
— Осторожнее клади руля!
— Есть, осторожнее руля! — мрачно ответил Копылов.
«Орел» начал поворачивать влево и одновременно, в силу центробежной реакции, стал крениться на правый борт. В боевой рубке послышался зловещий гул воды с батарейной и верхней палуб: там хлынула вода в противоположную повороту сторону. Все креномеры были разбиты в предыдущем артиллерийском бою, но и без них чувствовалось, что корабль достиг предела остойчивости.
Врубке знали о восьми критических градусах, но все молчали, думая, как и я, что сейчас — конец. Но вот, мало-помалу, дрожа всеми частями своего корпуса, броненосец стал выпрямляться.
— Молодчина, «Орел»! — с облегчением вздохнул старший офицер.
Минут через пятнадцать, когда начали ложиться на прежний курс NO 23 , опять повторилось то же самое. Контр-адмирал проделывал такие повороты, очевидно, для того, чтобы затруднить действия неприятельских миноносцев. При этом всякий раз мы теряли флагманский корабль. «Николай I» поворачивался почти на пятке, а мы, чтобы не допустить большого крена судна, вынуждены были описывать циркуляцию с большим радиусом. Мы рисковали совсем разойтись с флагманским кораблем. Но в этих случаях всегда выручал старший сигнальщик Зефиров. Для его больших серых глаз как будто совсем не существовало тьмы — он все видел. Благодаря его указаниям мы снова находили флагманское судно.
— Меня сильно знобит, — пожаловался старший офицер Сидоров.
— Вам надо спуститься в операционный пункт, — посоветовал мичман Саккелари.
Сидоров что-то хотел сказать, но его перебил чей-то нервный выкрик с мостика:
— Миноносец! Миноносец!
Впереди справа сверкнул огонек. Моментально забухали орудия.
—Мина! Мина! — завопил чей-то голос.
Я выскочил на правое крыло мостика и застыл на месте. Выло видно, как выпушенная неприятелем торпеда, оставляя на поверхности моря фосфорический блеск, неслась наперерез нашему курсу. Гибель казалась неизбежной. Все были бессильны что-либо предпринять. В висках отдавались удары сердца, словно отсчитывая секунды, жуткого ожидания. Сознание заполнилось одним лишь вопросом: пройдет ли торпеда мимо борта или внезапно корабль будет потрясен до последней переборки и быстро начнет погружаться в могилу моря?
По-видимому, наш час еще не пробил — торпеда прочертила свой сияющий путь перед самым носом броненосца. Люди вернулись к жизни.
Старший офицер крепко выругался, а потом, словно спохватившись, воскликнул:
— Господи, прости мою душу окаянную!
Сигнальщик Зефиров промолвил:
— Вот подлая, чуть не задела. —И, сорвав с головы фуражку, начал колотить ее о свои колени, словно стряхивая с нес пыль. Слова и фразы других офицеров и матросов звучали странно и нелепо, как будто произносились во сне.
Бешеные атаки минных судов прекратились только после полуночи. В продолжение почти шести часов люди должны были испытывать предельное для человеческой психики напряжение. Наконец, измученные моряки могли вздохнуть спокойнее — японцы, по-видимому, потеряли нас окончательно.
Мы решили провести остаток ночи на кормовом мостике. Здесь находились несколько человек из команды, и каждый имел в запасе либо койку, либо спасательный круг.
Над горизонтом всплывал узкий отрезок луны. Кругом стало светлее. Словно возлюбленную, я держал в объятиях свернутую коконом койку и прижимал ее к себе. Набитая пробкой, она в случае катастрофы может заменить мне спасательный круг.
Ночь медленно тянулась к рассвету. Но в памяти осталась еще одна картина, которая не забудется до конца моих дней. Я находился тогда на переднем мостике. Немного впереди правого траверза, в одном кабельтове от нас, наметился небольшой силуэт какого-то судна. С одного из кораблей, шедших за нами, его озарили лучом прожектора. Это оказался японский миноносец. Будучи подбитым, он выпускал пар и стоял на одном месте, беспомощный и обреченный. На его открытом мостике виднелся командир. Желая, очевидно, показать перед русскими свое презрение к смерти, он стоял на одном колене, а на другое оперся локтем и, покуривая, смотрел на проходившие наши суда.
Сзади грянул выстрел из крупного орудия какого-то корабля — фугасный снаряд ослепительно вспыхнул в самом центре миноносца. Открыли по нему огонь и с нашего «Орла», но это было уже лишним. Там, где находился миноносец, клубилось лишь облако пара и дыма. Огненный зрачок прожектора закрылся. Все погрузилось в непроницаемую тьму. Но еще долго я не мог избавиться от потрясающего впечатления мгновенной гибели судна. И хотя мысль подсказывала, что уничтожен противник, но сердце сжималось от зрелища смерти, поглотившей в одну секунду несколько десятков жизней».
Новиков-Прибой имел все основания критиковать адмирала Энквиста, уведшего свой крейсерский отряд прочь от броненосцев, которые он обязан был охранять. В начале вечера, когда русские повернули на север, одновременно повернул свои корабли и Энквист, при этом его крейсера, шедшие ранее в тылу, оказались теперь впереди Небогатова. Мало того, не удовольствовавшись тем, что тыл Небогатова остался оголенным, флагман Энквиста «Олег» бросился еще на юг, чтобы уйти от торпедных атак. Только «Аврора» и «Жемчуг» могли поспевать за ним.
Эсминцы разбежались и шли в разных направлениях, как сделали и «Светлана» с «Дмитрием Донским». И только «Владимир Мономах» и «Изумруд» остались с Небогатовым. Между 7 и 9 часами «Олег» с идущими за ним двумя крейсерами дважды пытались повернуть к норду, но всякий раз возвращались на свой южный курс, боясь реальных или мнимых торпедных атак. Судовой врач «Авроры» повествует о том, что происходило той ночью на крейсерах адмирала Энквиста: «Еще засветло, перед гибелью «Бородина», после того как неприятельские крейсера отошли, нужно было до наступления минных атак выяснить свои потери и пополнить убыль у орудий. Распоряжался всем раненый А.К. Небольсин.
Лейтенант Старк собрал на полубаке уцелевших комендоров и орудийную прислугу. Оказалось, что убитых было 10, раненых — 89, из них 57 комендоров и орудийной прислуги; из строя выбыло 50 человек.
Что касается числа орудий, годных для отражения минной атаки, то выяснилось, что по правому борту было совершенно выведено одно 6-дюймовое, пять 75-мм и одно57-мм орудие, легко повреждены одно 6-дюймовое и пулемет; по левому борту временно выведено два 75-мм орудия.
С четырех часов дня орудия батарейной палубы, должны были замолчать, так как полупортики захлестывало водой, и их пришлось задраить наглухо. Этим мы разом лишались двенадцати 75 -мм орудий батарейной палубы. Таким образом, отражать атаку с правого борта «Аврора» могла только восемью орудиями (считая в числе их и баковое и ютовое орудия), с левого же только одиннадцатью. Не хватавших комендоров и орудийную прислугу пополнили людьми от подбитых орудий и из центрального поста.
В 7 часов 25 минут приказано было переодеться теплее и ужинать у орудий. Камбуз был разбит, и благодетельные консервы Малышева выдавались на руки прямо в жестянках. Команда очень измучилась за день, вымокла, продрогла до костей, но что стоили физические страдания в сравнении с нравственными? При виде этой гибели одного судна за другим, этой картины полного разгрома!
Было уже сумрачно. Все торопились. Скоро ожидалась первая минная
