– Не думаю… Я говорю вам честно… Наша любовь, это было…
Сделав небольшую паузу, Жоссе продолжал:
– Наша любовь ограничивается очень четкими рамками: ее присутствием в моем кабинете, поездками по утрам в моей машине с улицы Коленкур по авеню Марсо и нашими пирушками в ее маленькой квартирке… Я не представлял себе Аннет рядом с собой, например, в Брюсселе, Лондоне или Буэнос-Айресе…
– И все же вы хотели взять ее с собой?
– Может быть, из-за обещания, данного ее отцу… Потом я вдруг испугался, что он мог заночевать у дочери… Что я ему скажу, если столкнусь там с ним лицом к лицу среди ночи…
– Вы захватили с собой драгоценности вашей жены?
– Не все. Те, что лежали в ящике туалета, иначе говоря, те, которые она носила недавно…
– Больше вы ничего не делали?
Он колебался, опустив голову:
– Нет… Больше ничего не припоминаю… Погасил свет… Бесшумно спустился вниз… Подумал, не выпить ли еще перед отъездом, потому что меня мутило… но воздержался…
– Вы взяли свою машину?
– Нет, решил не брать из предосторожности. Вдруг Карлотта услышит шум мотора и спустится вниз… У Отейской церкви стоянка такси, туда я и направился…
Он взял свою пустую рюмку и робко протянул ее Мегрэ:
– Не нальете ли еще?
Глава 4
Как Адриен Жоссе провел остаток ночи
Однажды, когда зашел разговор о знаменитых непрерывных допросах, во французской полиции и не менее известных допросах третьей степени в Америке, Мегрэ сказал, что из подозреваемых в преступлении больше всего шансов выпутаться всегда имеют дураки. Эту шутку услышал какой-то журналист, и с тех пор она периодически воспроизводилась в печати в различных вариантах.
В действительности же Мегрэ считал тогда, да и теперь был того же мнения, что человек неразвитый по природе своей недоверчив, держится настороженно, отвечает на вопросы немногословно, не заботясь о правдоподобии, а если поймаешь его на противоречии, он обычно не сдается и упорно отстаивает свои показания. Напротив, человек умный всегда испытывает необходимость объясниться, рассеять сомнения у своего собеседника. Желая во что бы то ни стало убедить его в своей правоте, он забегает вперед, не дожидаясь вопросов, которые он предвидит, выкладывает слишком много подробностей и, любою ценою стараясь построить связную версию, в конце концов невольно разоблачает себя.
Когда логика начинает ему изменять, он чаще всего теряется и, устыдившись самого себя, признается.
Адриен Жоссе тоже забегал вперед, стараясь во что бы то ни стало объяснить факты и поступки, на первый взгляд кажущиеся ничтожными.
Порою он даже подчеркивал их нелогичность, иногда вслух объясняя причины.
Виновный или невиновный, он достаточно представлял себе технику расследования, чтобы знать: раз машина уже пущена в ход, рано или поздно она захватит своими зубьями даже самые незначительные факты и поступки, имевшие место этой ночью.
Жоссе так горячился, стараясь ничего не упустить, что Мегрэ пришлось два или три раза прерывать эту исповедь, которая по воле комиссара оказалась несколько преждевременной.
Обычно, перед тем как назначить время допроса, Мегрэ предпочитал иметь более или менее ясное представление о деле. Сегодня же ему едва удалось бегло осмотреть дом на улице Лопер, он ничего не знал об его обитателях и выяснил слишком мало подробностей о совершенном преступлении.
Комиссар еще никого не допрашивал по делу: ни горничную-испанку, ни мадам Сиран. Он ничего не знал о соседях, не видел ни Аннет Дюше, ни ее отца, приехавшего из Фонтенэ-ле-Конт по какому-то таинственному вызову. Предстояло еще ознакомиться с предприятием по производству медикаментов Жоссе и Вирье на авеню Марсо, поговорить с друзьями Жоссе, большим количеством разных лиц, среди которых были и довольно важные персоны.
Должно быть, доктор Поль уже закончил вскрытие и удивлялся, что до сих пор не звонит Мегрэ, у которого всегда не хватало терпения дождаться письменного заключения судебного медика. Наверху, в Отделе установления личности, уже обрабатывали полученный утром материал.
Нет сомнения, что Торранс, Люка и десять других инспекторов, согласно установленному порядку, допрашивали теперь в своих кабинетах на набережной Орфевр горничную Карлотту и других, менее значительных свидетелей.
Мегрэ, конечно, мог прервать допрос и пойти узнать новости. Даже Лапуэнт, склонившийся над блокнотом, в котором стенографировал показания Жоссе, удивлялся долготерпению комиссара, который так спокойно слушал фармацевта, ничего не проверяя, не пытаясь поставить его в затруднительное положение.
Вопросы, которые он задавал Жоссе, редко были связаны с расследованием, а некоторые, казалось, имели только отдаленное отношение к событиям, происшедшим ночью.
– Скажите, мсье Жоссе, я полагаю, что в вашей конторе на авеню Марсо или в лабораториях в Сен- Мандэ иногда приходится увольнять кого-нибудь из рабочих или служащих?
– Как и на любом предприятий…
– Этим занимаетесь лично вы?
