Кристина Жоссе вращалась в еще более замкнутом мире, чем судебный следователь, среди тех немногих людей, чьи имена постоянно мелькают в газетах – каждый их поступок служит предметом обсуждения, о них публикуют фантастические сплетни, но в действительности широкая публика почти ничего о них не знает.
Мегрэ был еще только инспектором, когда он метко сострил по этому поводу: его шутку часто повторяли новичкам на набережной Орфевр. Когда ему поручили следить за банкиром, которого потом, несколько месяцев спустя, арестовали, он сказал своему начальнику:
– Чтобы понять его образ мыслей, мне следовало бы по утрам есть яйца всмятку и рогалики вместе с финансистами…
Разве у каждого общественного слоя нет своего языка, своих табу, снисходительности к своим?
Когда он спрашивал:
– Что вы думаете о мадам Жосее?
Ему неизменно отвечали:
– О Кристине? Это восхитительная женщина…
Потому что в своем кругу ее почти никогда не называли мадам Жоссе: она была Кристиной.
– Женщина, которая интересуется всем, страстная, влюбленная в жизнь…
– А ее муж?
– Славный малый…
Это говорилось более холодным тоном, и было ясно, что Жоссе, несмотря на свои коммерческие успехи, никогда не был безоговорочно принят теми, с кем общалась его жена.
Его терпели, как терпят жену какого-нибудь знаменитого человека, шептали:
– В конце концов, если он ей нравится…
Комелио наверняка был взбешен. Он, должно быть, еще больше взбесился после того, как прочел газеты. Он провел следствие, которое его удовлетворяло, и уже приближался момент передачи всех материалов в Обвинительную палату.
А теперь все приходилось начинать сначала. Невозможно было игнорировать обвинения Ленэна, который постарался придать им гласность.
Теперь уже нужно будет допрашивать не консьержек, не шоферов такси, не соседей с улицы Лопер.
Волей-неволей придется иметь дело с новой средой, добиваться доверительных бесед, узнавать имена, составлять список уже известных «подопечных». Вероятно, Мегрэ поручат проверять по часам их времяпрепровождение.
– Жоссе утверждает, – возражал один журналист, – что он заснул в первом этаже, в кресле, вернувшись домой в десять часов пять минут. А достойный доверия свидетель, живущий в доме напротив, заявляет, что он вернулся только в десять часов сорок пять минут.
– Даже и добросовестный свидетель может ошибаться, – отпарировал адвокат. – Мсье Лалэнд, поскольку речь идет о нем, наверно, видел, как в десять сорок пять в дом входил какой-то другой человек, а мой подзащитный в это время спал…
– Значит, это вошел убийца?
– Вероятно.
– И он прошел мимо Жоссе, не заметив его?
– В первом этаже было темно. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что в момент преступления перед домом было не две, а три машины. Я пошел туда, чтобы представить себе все это яснее. Я не стал заходить к мсье Лалэнду, служанка которого встретила меня неприветливо. И все-таки я могу утверждать, что из окна этого достойного старца можно видеть кадиллак и другую машину, стоящую перед ним, но нельзя видеть машины, стоящей за кадиллаком. Я просил, чтобы мою гипотезу проверили. Если я прав, то я готов утверждать, что там было три машины.
В тот вечер мадам Мегрэ была взволнована. Она страстно заинтересовалась делом, о котором говорили в лавках, где она закупала провизию.
– Ты думаешь, это правильно, что Ленэн пошел в наступление?
– Нет.
– Жоссе невиновен?
Комиссар посмотрел на нее неопределенным взглядом.
– Пятьдесят шансов на сто, что нет.
– Он будет осужден?
– Вероятно, особенно теперь.
– Ты ничего не можешь сделать?
На этот раз он только пожал плечами.
Глава 7
Мсье Жюль и председательница
Мегрэ ничего не мог поделать с явлением, которое он наблюдал уже много раз и которое всегда его
