Дар до конца своих дней не забудет запах поджаренной человеческой плоти, как и свой жгучий стыд оттого, что при этом запахе его рот наполнился слюной. Дарвин был страшно голоден. К тому времени он уже двадцать часов ничего не ел.
Крики горящих вьетнамцев раздавались, казалось, всего в нескольких футах от позиции морских пехотинцев – хотя на самом деле до них было не меньше пятидесяти ярдов. Дарвин ясно помнил, как он съежился на бетонном полу галереи, прикрывая своим телом снайперскую винтовку, как мать защищает ребенка, а в это время вокруг здания с реактором на двести футов вверх взметнулось пламя и воздух стал слишком горячим, чтобы дышать.
Всю следующую ночь Чак и Дар перебегали с одной позиции на другую, высматривали через ночные прицелы подбирающихся со всех сторон вьетнамских саперов и солдат и расстреливали их с максимального расстояния.
– Настоящий Beau Geste,[26] – крикнул Дарвин Чаку во время очередного затишья между выстрелами.
– Чего? – переспросил морской пехотинец с верхней галереи.
– Да черт с ним! – крикнул в ответ Дар.
На этот раз вьетнамцы пошли в атаку под прикрытием дымовой завесы – и это было умно, потому что даже через ночные прицелы за плотными клубами дыма ничего нельзя было разглядеть. Но в воздухе и без того было уже столько дыма, что вьетнамским снайперам тоже ничего не было видно, и они не могли прикрывать атакующих прицельным огнем.
Обычно вьетнамцы не успевали подползти ближе чем на сто ярдов – либо Дар, либо Чак замечали фигуру в зеленом, движущуюся по склонам холма сквозь адские клубы дыма и пылающие белым огнем кляксы напалма – и тогда один из снайперов убивал вьетнамца единственным метким выстрелом.
Если же оба морских пехотинца стреляли с одной и той же стороны здания, они, чтобы не тратить два патрона на одну цель, кричали друг другу, заметив врага: «Этот мой!» – совсем как детишки из бейсбольной команды Малой лиги.
В два ноль-ноль второй ночи Уолли и Джон выбрались на галерею и сообщили, что все ценное уже упаковано в свинцовые контейнеры, можно загружать их в джипы и уезжать. Пока Дар объяснял, что планы несколько переменились, вьетнамцы непрерывно обстреливали реакторный комплекс. Тысячи пуль барабанили о бетонные стенки галереи. Мешки с песком были изрешечены пулями и изорваны в клочья. Пули ударяли в песок так часто, что казалось, будто это крупные капли дождя стучат по брезентовому тенту. Опаснее всего были рикошеты. Оба морских пехотинца были залиты кровью из множества ран от острых осколков бетона и срикошетивших пуль.
Дар помнил, как Уолли протер свои очки – покрасневшие от усталости глаза ученого расширились при виде залитого кровью, израненного Дара – и спросил:
– Здесь что, стреляли и тогда, когда мы работали?
Рация «PRC-45» вышла из строя вскоре после того, как Уолли и Джон закончили работу, но Дар успел вызвать две группы поддержки с воздуха на четыре часа утра.
Новый план отхода заключался в следующем: к далатскому реактору прибудут два маленьких вертолета и заберут двоих морских пехотинцев, два трупа, двух ученых и полтонны свинцовых контейнеров с радиоактивными веществами. Операция пройдет под прикрытием массированного налета авиации – пространство вокруг реакторного комплекса забросают напалмом. А потом боевые вертолеты «Хью» обстреляют прилегающий к реакторному комплексу участок джунглей ракетами. Но флотские засомневались, что легкие вертолеты смогут поднять такой груз. Кроме того, сажать бок о бок при таком сильном задымлении и под массивным обстрелом два вертолета значило бы играть со смертью.
В конце концов флотские пообещали освободить для спасательной миссии большой вертолет «Си Сталлион», который сейчас занят переброской из Сайгона на морские транспорты важных вьетнамских политиков с их семьями и пожитками.
В четыре ноль-ноль не было ни налета авиации, ни ракетного обстрела с «Хью», ни спасательного вертолета… Дар понял, что после восхода солнца ни о какой эвакуации по воздуху не может быть и речи, потому что вьетнамцы подтянули к далатскому реактору мощные противовоздушные орудия и стрелков с ручными гранатометами.
В пять сорок Дар, еле держась на ногах от усталости, отложил «М-14» с ночным прицелом и снова взял свою снайперскую «М-40» с редфилдовским прицелом, рассчитанным на светлое время суток. Дар помнил, как протирал забрызганные кровью линзы прицела, хотя чья это была кровь, он не знал.
Когда над далатским реактором во второй раз «вышла из мрака младая, с перстами пурпурными Эос» – эта строка из Гомера эхом отдавалась в сознании Дара, – он впервые почувствовал, что засыпает на ходу. Он почувствовал, что поддается нахлынувшему страху и жажде крови, почувствовал, что теряет самообладание, которое старался выработать в себе в течение всей своей короткой жизни.
Шесть «Фантомов» F-4 прилетели в шесть сорок пять утра. Они разбросали вокруг столько напалма, что у Дара обгорели брови и почти все волосы. Не успел затихнуть оглушительный рев улетевших «Фантомов», как в бой вступили «Хью». Они расстреливали ракетами и поливали из пулеметов джунгли по всем четырем направлениям от реакторного комплекса.
Из джунглей в небо взвились ракеты, выпущенные из ручных гранатометов. Ракеты оставляли за собой дымовые хвосты, словно фейерверки на День независимости. Но «Хью» скользили очень низко, всего в паре метров от земли и поваленных танками изгородей. Они пролетели насквозь стену огня и начали обстреливать джунгли из пулеметов, приняв на себя массированный огонь легкого оружия вьетнамцев, но не рисковали набирать высоту, чтобы не попасть под ракетный удар.
А потом прилетел «Си Сталлион» и закрутил винтами дым в сложные спирали, загипнотизировавшие измотанного до полного отупения Дарвина Минора. Дар даже забыл, что нужно куда-то идти, – его зачаровали причудливые спирали и завихрения дыма, расходящиеся от мощных лопастей вертолетных винтов.
Много лет спустя Дарвин исследовал фрактальные вариации этого феномена, применив к ним математическую теорию хаоса. Но из событий, происходивших в шесть сорок пять утра второго дня в Далате, Дарвин запомнил только, как Чак оттаскивал его с галереи, как он нес тело сержанта Карлоса в ожидающий вертолет, а Чак в это время нес обмякшее тело Неда, а потом вернулся обратно на галерею, чтобы помочь ученым погрузить в вертолет свинцовые контейнеры с изотопами и прочие трофеи.
Самым главным трофеем был свинцовый контейнер, в котором содержалось восемьдесят граммов бесценного плутония, – точно так же, как случайный камень с поверхности Луны, который астронавты с «Аполлона» подобрали сразу после высадки из лунного модуля, несколько лет назад. Чак поднял этот контейнер и понес в вертолет, а Дар тем временем загружал последний ящик с радиактивными отходами.
У Дарвина перед глазами до сих пор ясно стояла эта картина – в спину Чаку впивается сразу полтора десятка пуль. Дым немного развеялся, и вьетнамские снайперы начали стрелять из-за внутреннего круга поваленного ограждения.
Дар замер на месте. Уолли и Джон уже забрались внутрь вертолета, а Дар все еще был снаружи, меньше чем в сотне ярдов от двух или трех десятков вьетнамских стрелков, которые только что разнесли Чака на окровавленные клочья. И хотя течение времени в то мгновение снова искривилось, Дар понимал, что все равно не успеет схватить винтовку или добежать до укрытия. Он уже видел, как стволы «АК-47» поворачиваются в его сторону. Все происходило словно в замедленном кино.
А потом над головой у Дара пролетел вертолет «Хью» – тоже очень, очень медленно – и расстрелял вьетнамцев из пулемета.
В абсолютной тишине – Дарвин не слышал ни единого звука – пустые гильзы из пулемета отлетали и падали, падали сотнями, тысячами, падали вниз, ослепительно сверкая в лучах восходящего солнца. Солнечный свет, отражавшийся от тысяч падающих стреляных гильз, создавал невиданное по красоте зрелище. Внезапно всех вьетнамских снайперов разом накрыло облаком пыли и отбросило вниз и назад, как будто их походя смела невидимая десница божия.
Дар взвалил тело Чака на плечо, подхватил бесценный контейнер с плутонием и побежал к вертолету.
В этот день Дар из всего полета к ожидающему кораблю запомнил только одно – последний взгляд на
