Теперь я стала рабой краснокожих варваров».
Когда дикари излазили вдоль и поперёк жилище и взяли всё, что могло заинтересовать их, они собрались перед телом своего застреленного соплеменника.
– Прощай, Бычья Голова. – Один из индейцев достал из висевшего на поясе мешочка щепотку табаку и бросил её на залитую кровью голову мертвеца.
– Нам придётся оставить его здесь, – сказал Волчья Рубаха.
Все закивали. Кто-то бросил на землю старое зелёное одеяло, взятое в доме Мерля, и два человека неторопливо завернули в него убитого индейца. Одного одеяла оказалось мало, пришлось достать второе. Затаив дыхание, Мари следила за тем, как плотно укутанного покойника перетянули сыромятными ремнями, чтобы одеяла не упали с него. После этого туземцы подтащили мертвеца к дереву и подняли его туда, где толстые ветви образовывали горизонтальную развилку. Привязав труп к ветвям, индейцы положили на тело лук и колчан со стрелами, принадлежавшие погибшему, и подвесили на ветках несколько крохотных замшевых мешочков, содержимое коих осталось для Мари неизвестным.
Когда церемония погребения завершилась, отряд молча сел на коней и отправился в путь.
Трясина
Первый же сеанс гипноза привёл Марию Константиновну Фюрстернберг в полное замешательство. Она никогда не была сторонницей мистических учений, не читала книг Гурджиева и Блаватской, не обращалась к гадалкам и предсказателям, не вызывала духов, хотя всё это было широко распространено и модно в её окружении. И вот теперь, поддавшись уговорам Карла Рейтера, она прослушала свою сбивчивую речь, записанную на магнитную ленту во время сеанса, и испытала смятение, с каким не сталкивалась никогда прежде. Если бы не её собственный голос, то Мария приняла бы всё случившееся за розыгрыш. Однако штандартенфюрер СС не имел целью пошутить над нею.
Собственно, рассказывала Мария не о себе, она говорила о ком-то другом, но почему-то говорила от первого лица. Не было сомнения, что она отождествляла себя с кем-то ещё.
– Для первого раза вполне достаточно. – Рейтер щёлкнул тугой клавишей магнитофона.
– Что это было? – спросила Мария почти испуганно, словно прикипев взглядом к катушке с магнитной лентой, на которой был записан её голос. – Откуда я могу знать эти истории? Ведь это не из книг, я ничего такого не читала!
– Это ваша память, – улыбнулся Карл.
– Но этого не может быть. Я не верю ни в какие прошлые жизни.
– От этого прошлые жизни никуда не деваются. Если вы согласитесь ещё на несколько сеансов, то увидите, насколько глубоко мы сможем проникнуть в ваши прошлые воплощения.
Она неуверенно пожала плечами.
– Не знаю. Я устала. И вообще… Мне трудно осознать… признать сам факт…
– Не торопитесь. Подумайте хорошенько. И подумайте над моим предложением перейти работать в наш Институт. Не без гордости скажу, что в моём отделе вы столкнётесь с необычайнейшими явлениями. Для пытливого ума не может быть ничего заманчивее. Это интересно. И это хорошо оплачивается. Вы будете вспоминать о своей работе в Бюро радиовещания как о противном сне… Теперь пойдёмте в мой кабинет. Я распорядился, чтобы нам подали ужин. Убеждён, что хорошей едой вам удаётся угоститься только на приёмах в посольствах. Но ведь не каждый день вас приглашают на банкеты.
Мария тяжело вздохнула. Насчёт еды Рейтер был абсолютно прав: продовольствие доставалось трудно, разносолами простые граждане себя не баловали. Почти всё в Германии продавалось не на деньги, а на карточки. Нормы были весьма скудные, хотя устанавливались, как и всё в Рейхе, на основе каких-то «научных» расчётов. Талоны действовали повсеместно, некоторые были «многофункциональными», как выражалась Мария; например, карточка, позволявшая купить десять граммов мяса, принималась также при оплате обеда в заводской столовой, её же надо было в первую очередь предъявить в вечернем кафе, иначе заказ не приняли бы. Соответствующие купоны требовались повсюду, без них можно было приобрести только газету, карандаши, бритвенное лезвие, расчёску и две-три сигареты, продававшиеся в некоторых киосках поштучно.
О покупках Мария старалась не думать: на них всегда уходило много времени, так как в магазинах были большие очереди. Но сейчас, когда речь зашла о новом месте работы и об увеличении зарплаты, её мысли невольно скользнули именно в направлении покупок. Почему-то вспомнился знакомый дипломат, который жаловался, что не смог однажды прийти на приём в новом галстуке, потому что он решил купить его в обычном магазине, но у него не оказалось при себе купона, который полагался в дополнение к деньгам при покупке галстука. Продавщица не согласилась отдать галстук даже за двойную цену. Дипломатов не обеспечивали промтоварными купонами. Для сотрудников посольств был выделен единственный на весь Берлин универмаг «Вертхайм» на Потсдамерплац, где дипломаты совершали покупки. При этом товар не выдавался им в руки, а в опечатанном виде отправлялся в посольство, где покупатель платил деньги в бухгалтерии и тогда только получал покупку. Мария знала об этом, так как несколько раз друзья из посольств покупали ей кое-какие вещи в «Вертхайме»…
После сытного ужина, поразившего Марию обилием салатов и несколькими видами мясных блюд, Рейтер вызвал служебный автомобиль.
– Я провожу вас, – сказал он.
Мария безропотно согласилась. Ей нравилось ездить в автомобиле, но теперь такое случалось нечасто, так как с началом войны почти все частные автомобили были реквизированы для нужд Рейха.
Уже темнело. На главных улицах витрины магазинов, ресторанов, кинотеатров были наглухо зашторены, рекламные огни выключены. Мария уже привыкла к затемнению в Берлине. С первого дня своего пребывания в этом городе она была вынуждена сразу повесить плотные занавеси. Город выглядел мрачно. На стенах домов, на станциях метро, на вокзалах висели плакаты с изображением настороженного человека и грозной надписью: «Тихо! Враг подслушивает!»
…Прошла неделя, и Мария согласилась на новый сеанс гипноза. За ним последовало ещё два, повергавшие её во всё большее изумление. Марию подкупал неподдельный интерес Рейтера к ней и её невероятному «прошлому», в которое она сама по-прежнему отказывалась верить. Однако записанные на магнитофон рассказы, выросшие из гипнотических снов, приоткрывали какую-то завесу, позволяли уходить от мрачной действительности в такие фантастические дали, наслаждаться тайной вечности, пусть даже эта тайна была плодом игры каких-то неведомых психических явлений. С каждым разом Мария чувствовала, что она всё больше увлекалась. В конце концов дала согласие перейти работать в Институт древностей.
– Вот и прекрасно! – воскликнул Карл.
Он так счастливо улыбался, почти по-детски радовался её решению, что Мария вдруг забыла о его чёрной эсэсовской форме, о жутком черепе с костями на фуражке, о свастике на красной нарукавной повязке.
– Предлагаю отметить это событие шампанским! – засмеялся он.
– Что вы за человек, герр Рейтер? – улыбнулась она в ответ. Ей вдруг стало легко и беззаботно. Под ногами почувствовалась твёрдая почва.
– Не понимаю вашего вопроса, Мария.
– Вы искренне увлечены своей работой. Но…
– Что вас смущает? Что удивляет?
– Всё… И больше всего – ваша уверенность, твёрдость ваших убеждений. Всё, что я слышу от вас, похоже на сказку. Однако наука не может заниматься сказками. И эта мысль меня выводит из душевного равновесия.
– Душевное равновесие! – Он засмеялся, незаметно нажимая кнопку на столе. – Вскоре вас охватит лихорадка познания, негасимый огонь жажды, свойственный только первооткрывателю. Вы будете вспоминать о недавно прожитых годах, как о самых скучных, самых вялых, самых бесцветных. Только теперь вам открывается возможность соприкоснуться с настоящей жизнью. Только рядом со мной.
Дверь мягко отворилась, на пороге появился адъютант с подносом, на котором стояло серебряное ведёрко с бутылкой шампанского, засыпанной мелким льдом.
Узнав о решении дочери перейти на новое место, Ирина Николаевна забеспокоилась.
– Не нравится мне этот господин Рейтер! Есть в нём что-то очень неправильное. – Её аристократическое лицо, с чуть сморщенной возле рта кожей, дрогнуло, открытый лоб покрылся складками. Она сидела в
