– Разве есть нужда? – удивилась она. – Или я тут не в безопасности? Вот же крепость, рукой подать.
– Бережёного Бог бережёт.
– Значит, вы намерены сделаться моим ангелом-хранителем? – Она кокетливо наклонила голову и остановилась перед Григорием. От него сильно пахло табаком.
– До ангела-хранителя мне далеко, – Григорий замялся, – но если позволите, сударыня, то я буду приглядывать за вами.
Он вдруг показался Маше необыкновенно грустным. Сильный, мужественный, с выразительным лицом, с чёрным взглядом, он выглядел в то же время каким-то беззащитным, стоя перед ней, распаренной, посвежевшей, молодой. Он напряжённо ожидал её ответа. Маше даже подумалось, что её ответ как-то повлияет на его жизнь, возможно, даже разрушит её. И она с готовностью сказала: – Разве я вправе запретить вам? Извольте, приглядывайте. – Тут она кокетливо улыбнулась и добавила: – Но в меру!
– Зря вы смеётесь надо мной. Гляньте-ка вон хотя бы туда, Марья Андреевна. Видите? На той горе видите точки? Уже темнеет, но всё же можно разглядеть… – Григорий вытянул руку.
– Где? Ах, вижу, вижу. Что же это? Как же я узнаю? Разве я отгадчица? Неужели дикари подкрадываются? – Она с тревогой всматривалась в чёрные шарики, скатившиеся с белых гор.
– Нет, – он засмеялся, – это медведи. Сейчас начинается время медвежьих свадеб. В эту пору самцы весьма раздражительны, между собой дерутся да и вообще свирепы. Они, случается, и сюда забредают. Когда медведь в этаком настроении, к нему не всякий охотник отважится подступить.
Они быстро дошли до крепости. Войдя в ворота, Маша увидела высокую фигуру Тяжлова. Григорий тоже приметил подпоручика и сказал:
– Я, пожалуй, оставлю вас, сударыня. Не желаю встречаться с ним.
– С кем? – Маша сделала вид, что не поняла казака.
– С барином.
– С которым? Кто же тут барин?
– А вы небось не догадываетесь? Тяжлов у нас тут один барин. Я сюда от таких, как он, долгую дорогу проделал. И вот на тебе! – Григорий яростно сплюнул. – Уже и сюда, на край земли,
– С лёгким паром, сударыня! – подошёл Тяжлов, шевеля усами. Он успел переодеться в мундир и надел по случаю парик с буклями. – Вас уже ждут у коменданта. Братец ваш, господин то есть поручик, уже отрапортовался, так что мы целиком в курсе того, что государыня императрица утвердила указ сената о ликвидации Раскольной и что наше прозябание тут подходит к радостному концу. Позвольте сопровождать вас в командирские покои.
Офицер галантно предложил Маше руку, и она с немалым удивлением заметила, что Григорий успел бесшумно скрыться, будто растворившись в сером воздухе. Следуя за Тяжловым, она оглянулась и увидела, что казак отошёл уже далеко. Держа длинное ружьё на плече, он направлялся к Ивану, стоявшему в обществе бородатых мужиков и темнолицых туземцев под крепостной стеной возле амбара. Внезапно девушку охватило сильное желание оттолкнуть локоть подпоручика и пойти за Григорием, постоять со следопытами, послушать их разговоры. О чём они имели привычку беседовать, находясь подле Юкагиров и Коряков? Что тревожило их? Неужели у них были общие темы с дикарями?
– Вы меня вовсе не слушаете, Марья Андреевна, – громко сказал Тяжлов, – вы задумались о чём-то?
– Нет, просто я утомилась.
– Надеюсь, наше общество вернёт вам хорошее расположение духа…
Комендантский дом были невелик, но очень опрятен. Машу удивило, что хозяйством у капитана Никитина занималась пожилая чукотская женщина. Она была одета в русское платье, но, как уверил Тяжлов, пошловато улыбнувшись, носила под платьем чукотский комбинезон, как было заведено у туземок.[1]
– Вы не удивляйтесь, ангел мой, что у меня тут Чукчанка, – подошёл к Маше капитан, потирая глаза. – Как моя Авдотья отдала Богу душу два года тому, так я и привёл эту… Мне без хозяйки трудно. А эта… она славная хозяйка, чистюля знатная, не то что остальные дикие… Только вот к бане никак не удаётся её приучить… Отец Никодим крестил её, дал имя – Пелагея. Только она, поди, так и не поняла, что такое крещение. Тут у Чукоч кто угодно соглашается креститься, ежели за это подарки дают. Иногда по несколько раз приходят креститься ради подарков…
В доме капитана Никитина собралось пять служивших в крепости офицеров, включая самого коменданта, а также Павел Касьянович, Алексей Сафонов, Маша и две женщины, представленные новоприбывшим как жёны двух сидевших за столом господ. Помимо этого, присутствовал местный священник Никодим, человек сумрачный, неразговорчивый, но гораздый выпить.
Когда все уселись за стол, Тяжлов бодрым голосом предложил:
– Господа, а не устроить ли нам праздник?
– Праздник? – вскинул седую голову капитан Никитин.
– А у нас что? Али не торжество? – спросил кто-то. – Нет, я про иное толкую. Праздник по случаю наших гостей, – ответил Тяжлов таким тоном, будто его крайне удивляло непонимание коменданта. – Впрочем, господин поручик не совсем гость, он сюда по службе явился. Но вот зато Марья Андреевна есть настоящая гостья, никак иначе я не согласен её видеть. Вы, господа, подумайте только, какой она путь проделала, сопровождая по доброй воле своего брата! Предлагаю поднять за это наши бокалы!
– А что, судари мои, – широко улыбнулся Павел Касьянович, – почему бы и не погулять? Почему бы и впрямь не устроить праздника? Завтра же!
– Стоит ли из-за меня поднимать такой шум? – смутилась Маша, но в душе была польщена вниманием мужчин.
– Шум? – Капитан затрясся в мелком радостном смехе, заколыхав сединами. – Голубушка, Марья Андреевна дорогая, мотылёк вы мой нежный, о чём вы говорите! Поверьте старому солдату, весь гарнизон сочтёт за счастье поучаствовать в празднике. Здесь так редко можно найти повод для веселья. А ваше появление – знак свыше. Вы привезли нам известие об окончании нашей службы здесь… Знаю, знаю, что не вы, а ваш братец, но это всё одно… Мы устроим праздник с состязаниями в стрельбе.
Обе офицерские жены переглянулись. Они были несколько старше Маши, успели потерять за время проживания в Раскольной не только несколько лет жизни, но также свежесть и блеск в глазах. Они прекрасно понимали, что очаровательная сестра поручика Сафонова обошла их, едва ступила на территорию крепости, и что их мужья непременно распустят хвосты перед Машей. Всё это было закономерно, но ни одну из них не устраивало. Однако проявить открытую враждебность к гостье старого коменданта они не смели и потому с готовностью закивали.
Просидели за столом до темноты и зажгли сальные свечи.
Праздник был назначен на следующий день, о чём капитан Никитин с удовольствием объявил казакам на вечерней поверке. Те дружно загудели.
– Добро! А что на приз выставлено?
– Бутылка водки победителю и лисья шкура в придачу! – отозвался купец, стоя возле коменданта.
– Добро!
Перед сном Маша поднялась на крепостную стену полюбоваться окрестностями, после чего с удовольствием отправилась спать. Сон поглотил её сразу и унёс в неведомые дали.
Ночь прошла спокойно, если не считать, что чуть за полночь в крепость приехал какой-то казак и сразу направился к старому капитану, беспардонно разбудив старика.
– Ну, чем похвастаешь, Пётр? – почёсывая голые колени, спросил всклокоченный капитан.
– Толкутся они, ваше благородие, у истоков Красной, ну, где река выбегает из озера. Нас засекли, сучьи дети, и Василька загубили. Две стрелы. Одна в спину, другая в горло.
– Царствие ему небесное, – капитан неторопливо перекрестился, – хороший был солдат. Удалось тебе забрать его или там оставил?
– Со мной он, я без Василька не вернулся бы, мы с ним, чай, не один пуд соли съели…
– Ладно. А что дикие? Сюда пойдут, как думаешь?
– Пойдут. Шумят у себя в стане, шаманят. Человек сто, может, наберётся, не более.
