ЛИТЕРАТУРНЫЕ КОРИДОРЫ
До недавнего времени я привык думать, что моя литературная жизнь началась на стыке XX и XXI веков. Началась, разумеется, не вдруг, в юности я уже упорно тюкал на пишущей машинке, творил что-то бесформенное без начала и конца, но не думал о себе как о писателе. Один из моих друзей сказал, увидев пачку моих сочинений: «Это не литература. Это из тебя интеллигентность прёт». Возможно, так и было. Я немного рисовал, немного фотографировал, немного снимал кино – всего набиралось понемногу, а работал в конторе министерства внешней торговли. Работа была скучной, бумажной, ненавистной. Чтобы не задохнуться от монотонности конторского быта, я и окунался в сочинительство, превратив его в волшебную дверь, через которую можно было убежать в другие пространства.
Блуждая по забытым закоулкам прошлого, я внезапно наткнулся на событие, о котором давным-давно забыл.
Одна из моих сослуживиц была знакома с Анатолием Злобиным и предложила ему подшивку с моими опусами. Прочитав их, писатель решил познакомиться со мной. Ему понравилось! Он заинтересовался! Он пригласил к себе домой. Я пришёл, и мы долго разговаривали. Он восторгался моими зарисовками, которые, как мне казалось, не представляли в действительности ничего особенного. «Губы медленно раздвинулись, изо рта вывалился яркий оранжевый апельсин. За ним появился второй, третий. Они падали изо рта на стол и прыгали друг за другом, как мягкие резиновые мячики…»
– Это же настоящий сюрреализм! – восклицал Злобин. – Чудесно!
Он сделал несколько замечаний, и я до сих пор помню их – настолько они точны и просты.
– Вот вы пишете, что стрелки часов продвигали время вперёд, – говорил Злобин. – А я бы употребил «проталкивали» вместо «продвигали». Улавливаете разницу?
Он не навязывал, не принуждал, не ломал. Только предлагал. И я жадно внимал его словам.
А потом он сказал, что готовит сборник молодых авторов, посвящённый Москве.
– Напишите рассказ, наблюдение, размышление, – предложил он. – У вас интересно получится. Мы опубликуем.
Я обещал подумать, но ничего не написал и даже не пытался. В то время я мечтал снимать кино и о литературе, как о профессиональном поприще, не думал вовсе. А какой был шанс! Какая протекция! Дверь сама распахивалась передо мной, однако я не шагнул в неё… Чуть раньше, курсе на втором или третьем, мои подружки нагадали мне, что я стану известным писателем. Почему-то я всегда помнил об этом, но никогда не принимал их предсказания всерьёз. Услышав предложение Злобина, надо было вспомнить о «предначертанном» и ухватиться за протянутую мне руку знаменитого советского писателя. Я не ухватился.
За ошибки приходится расплачиваться.
Когда я решил через несколько лет пробиться самостоятельно на страницы толстых журналов, письма с вежливыми, но категорическими отказами посыпались на меня одно за другим. Сначала я старательно собирал их, подшивал в специальную папку, а потом, увидев однажды всю нелепость моих надежд, перестал предлагать себя советской прессе и вышвырнул одним махом всю коллекцию отказов в мусор…
Грянула перестройка. Многое изменилось.
Я поступил во ВГИК, работал режиссёром на Российском телевидении и понемногу продолжал мои литературные эксперименты, особенно не мечтая о публикациях. Лишь изредка я ходил по издательствам, робко показывая мой первый роман «В поисках своего дома».
– Вы уже печатались? – слышался всюду один и тот же вопрос.
– Ещё нет.
– Извините, но мы работаем только с публиковавшимися авторами.
– Но вы хотя бы для приличия взгляните на мою книгу.
– Извините…
Многое изменилось после крушения СССР, но только не привычка редакторов давать пинка молодым авторам, только не привычка ядовито улыбаться в лицо…
И всё же в сентябре 2001 года к читателям пришли сразу три моих книги. Я принял это как должное. Не праздновал и даже особенно не радовался. Просто случилось то, что должно было случиться – меня стали печатать. О журналах и газетах я уже не думал, никуда себя не предлагал, да и предлагать-то было нечего. Рассказы я не писал, журналистикой не занимался.
В «Литературную Россию» меня занесло случайно. Собственно, шёл я не в «Литературную Россию», а в «Мир Севера». Про этот журнал я услышал от профессора Ващенко на одном из семинаров по индеанистике. Александр Владимирович Ващенко читал мою повесть «Грозовое лето» о молодой хантыйской шаманке и порекомендовал обратиться с ней в «Мир Севера». Я обратился и попал в доброжелательные редакторские объятия Вячеслава Огрызко. Повесть ему понравилась, и «Грозовое лето» вышло в первом номере 2002 года.
Вячеслав Вячеславович обладает удивительным даром уговаривать.
– Может, напишете о Молдановой? У нас готовится книга о хантыйской литературе.
– Я не читал Молданову.
Огрызко тут же подсунул мне журнал с рассказами Татьяны Молдановой.
– И ещё я принесу вам книгу Еремея Айпина, – добавил он.
– Но я не умею…
– Всё получится, вы просто рассказывайте, понравилось вам или нет.
Он говорил и говорил, и мне почему-то показалось, что отказать я не имею права.
Разок написал для газеты, другой разок написал… Не уверен, что мои статьи заслуживают похвалы, ведь журналистика – совсем другая область. Я чувствую себя неуверенно на её территории. Что ж, каждому своё…
Одним из самых важных для меня событий 2002 года была публикация повести «Эон памяти» в «Литературной России». Её печатали с продолжениями в нескольких номерах. Это был важный опыт для меня: слишком много личного было в этой повести, слишком много моей боли, слишком много безнадёжности. Опубликовав «Эон памяти», я предоставлял читателю возможность судить не столько о моих литературных способностях, сколько о моей жизни. Я обнажился полностью.
Глядя на газету с «Эоном», я физически ощущал, как кто-то держит мою жизнь в руках, скользит по ней глазами, вчитывается в неё, ощупывает, взвешивает. И дело не только в том, что я рассказал о проблемах в моей семье, я рассказал также и о разведке, теме ещё почти закрытой. Мало кто берётся за мемуары в сорок лет.
Я представления не имел, какую значительную роль сыграет эта публикация. А ведь именно эта повесть заставила Валерия Стрелецкого посмотреть на меня новыми глазами. Сначала он видел во мне только автора «индейских» романов. «Эон памяти» открыл ему иную грань моего писательского «Я», и на следующий год Стрелецкий предложил мне написать «милицейскую» трилогию, которой мы оба имеем право гордиться.
Так что «Литературная Россия» послужила фундаментом для моего профессионального роста.
Альманах «Литературная Россия» напечатал мои повести «Стирка грязного белья», «Голос бездны», «Из рода оленей». В газете появлялись рассказы и статьи. Вышли книги «Мансийская литература», «Ненецкая литература», «Нанайская литература», где были мои материалы. Я настолько привык публиковаться, что перестал воспринимать это как что-то важное, существенное. Захотелось высказаться – пожалуйста. Захотелось «обкатать» какую-то мыслишку – пожалуйста.
Помню, однажды поднялся большой шум из-за моей статьи о проституции. Мне казалось, что ничего особенного я не написал, просто немного порассуждал на тему сексуальных услуг. В ответ на меня обрушился злобный шквал: и сумасшедшим новым русским называли меня, и сексуальным маньяком, и даже антихристом. Полезный опыт для писателя.
«Литературная Россия» не отказывала мне ни в чём, предоставляла мне поле для экспериментов. И за это я глубоко благодарен Вячеславу Огрызко. С его лёгкой руки я познакомился с множеством чудесных писателей, о которых не слышал прежде, и проник в мир литературы «малых народов». Именно
