актерах, мальчишках и их играх, потом выбросил все мысли из головы и стал ждать, превратившись в слух.
Я лег спать вскоре после рассвета.
Глава 8
В понедельник утром Хемингуэй отвез нас в портовый город Кохимар, где стояла на якоре его яхта „Пилар“. Уинстон Гест, Пэтчи Ибарлусия и кубинец Грегорио Фуэнтес, первый помощник и кок Хемингуэя, уже ждали нас там, готовые к отплытию. Судя по взглядам, которые искоса бросали на меня спутники, и по ноткам в голосе Хемингуэя, они собирались устроить мне испытание.
Хемингуэй велел мне одеться к морскому походу, и я натянул матросские веревочные туфли, шорты и синюю рабочую блузу. На Хемингуэе были мешковатые короткие брюки, испанские сандалии, в которых он явился в посольство в прошлую пятницу, и рваная рубашка с обрезанными рукавами.
Фуэнтес, его помощник, оказался худощавым, загорелым дочерна мужчиной с прищуренным взглядом и коротким энергичным рукопожатием. В этот день он надел черные штаны, свободную длинную белую рубаху навыпуск и ходил босиком.
Гест красовался в бурых слаксах и рубашке с коротким рукавом в бело-желтую полоску, подчеркивавшей розовый оттенок его кожи. Пока мы поднимались на борт, он переминался с ноги на ногу и звенел монетками в кармане брюк. Ибарлусия оделся, как матадор в выходной день, – на нем были облегающие белые брюки и дорогой хлопчатобумажный свитер.
Пока Хемингуэй показывал мне судно и отдавал команды к отплытию, я не мог отделаться от мысли о том, насколько пестро выглядит наша компания.
Осмотр яхты продолжался недолго – писатель спешил выйти в море, пока сохраняется хорошая погода, – но все же я почувствовал, как Хемингуэй гордится своей яхтой.
На первый взгляд „Пилар“ не производила особого впечатления. Двенадцати метров длиной, с черным корпусом и зеленой палубой, она мало чем отличалась от сотен яхт для развлечений и рыбной ловли, которые можно встретить на причалах Майами, Сент-Питерсберга или Ки-Уэст. Однако, взойдя на борт и шагая вслед за писателем к мостику, я заметил, что кормовой кубрик отделан лакированным деревом, а на приборной панели, рядом с рукоятками дроссельных заслонок и рычагом переключения передач, укреплена бронзовая табличка, гласившая:
Корпус 576 Судоверфь Уилера 1934 Бруклин, Нью-Йорк На верфях Уилера строили отличные яхты. Задержавшись у штурвала, Хемингуэй перечислил органы управления, не спуская с меня глаз и пытаясь понять, говорят ли мне что-либо эти названия. На панели штурвала была еще одна табличка – „Силовая установка Норзманн“, и под ней четыре стрелочных указателя: тахометр, датчики уровня масла и температуры, а также амперметр. Слева от штурвала располагалась вертикальная панель освещения. Ее кнопки, от верхней до нижней, были обозначены следующим образом: СТОЯНОЧНЫЕ ОГНИ, ХОДОВЫЕ ОГНИ, ТРЮМНАЯ ПОМПА, СТЕКЛООЧИСТИТЕЛИ, ПРОЖЕКТОР-ИСКАТЕЛЬ. На одной из опор кабины висели хронометр и барометр.
Хемингуэй вытянул руку, как бы представляя меня яхте.
– Ты заметил, что я пристроил наверху ходовой мостик?
– Да.
– Оттуда можно направлять яхту и менять обороты двигателей, но запускать их можно только здесь. – Он указал ногой на две кнопки в палубе.
Я кивнул.
– Два двигателя?
– Ага. Разумеется, оба дизельные. Основной двигатель – „крайслер“, семьдесят пять лошадей. Вспомогательный – сорокасильный „лайкоминг“. Как только яхта набирает скорость, я отключаю „лайкоминг“, чтобы уменьшить вибрацию. „Крайслер“ установлен на резиновых опорах. – Его огромная ладонь легла на рукоятки дроссельных заслонок. – „Пилар“ способна остановиться, пройдя путь, равный собственной длине, и развернуться на месте при выключенных двигателях.
Я вновь кивнул:
– Но зачем вам второй двигатель?
– Запас карман не тянет, – проворчал Хемингуэй.
У меня на этот счет было иное мнение. Я не видел смысла в том, чтобы увеличивать вес судна и усложнять уход за машинами – разумеется, если главный двигатель поддерживается в хорошем состоянии, – но промолчал.
Хемингуэй вновь вышел на солнце. Гест и Ибарлусия отодвинулись в сторону. Фуэнтес обошел рубку и опустился на Колени у носа яхты, готовый отвязать причальный конец.
– Ширина кубрика – двенадцать футов, длина – семнадцать, – сообщил Хемингуэй.
Я посмотрел на удобные кресла и скамьи вдоль переборок длинного помещения.
Хемингуэй прошел назад и постучал по кормовому люку.
– Топливный бак вмещает триста галлонов, емкость для питьевой воды – сто пятьдесят. В случае необходимости мы можем разместить в каюте еще пару сотен галлонов в оплетенных бутылях и бочках. В носовом кубрике две двуспальные койки, вдобавок имеются еще два помещения со спальными местами – они оборудованы отдельными гальюнами. Не вздумай спускать в очко туалетную бумагу – она засоряет помпы.
Бросай ее в иллюминатор. В камбузе установлены ящик со льдом и трехконфорочная спиртовая плита. – Он указал в сторону носа. – Ты мог заметить, что я устроил ларь для хранения рыбы и срезал корму до высоты трех футов над водой.
Я щурился на ярком солнце и молча ждал продолжения.
Гест и Ибарлусия наблюдали за мной.
– Вопросы? – осведомился Хемингуэй.
Я покачал головой.
– В маленьком носовом кубрике есть две полки, которые мы называем погребком, – сказал Уинстон Гест.
Я посмотрел на него:
– Почему?
– Мы держим там спиртное, – любезным тоном объяснил миллионер и просиял.
– При спокойном море „Пилар“ может делать до шестнадцати узлов, хотя обычно я держу восемь, и имеет запас хода около пятисот миль с экипажем из семи человек, – продолжал Хемингуэй, пропустив мимо ушей замечание Геста. – Есть вопросы? – повторил он.
– Почему вы назвали яхту „Пилар“? – спросил я.
Хемингуэй поскреб щеку.
– Это имя носит один из персонажей „По ком звонит колокол“, – объяснил он. – Оно мне нравится.
Пэтчи открыл холодильник и достал пиво. Дернув колечко, он вскрыл банку, приподнял ее и, улыбаясь, посмотрел поверх ободка.
– А по-моему, ты говорил мне, Эрнестино, что это было интимное имя твоей второй сеньоры Полины.
Хемингуэй сердито посмотрел на него и, повернувшись ко мне, сказал:
– Отдай кормовые концы, Лукас. Волфер, отправляйся в рубку и запусти машины. Я поднимусь на мостик и выведу яхту из порта. Пэтчи, ты можешь хлебать свое пиво – ради всего святого, ведь сейчас только половина десятого утра! – и валяться в тени. Мы разбудим тебя, когда доберемся до места, где водятся марлины.
Ибарлусия улыбнулся и с громким чмоканьем хлебнул пива. Гест побрел в рубку, продолжая позвякивать мелочью.
Фуэнтес бесстрастно наблюдал за нами с носа. Хемингуэй с неожиданной для столь крупного человека ловкостью взобрался по веревочной лестнице. Я отправился на корму отдавать швартовы.
Они явно что-то затевали. Во время нынешней прогулки меня ждало какое-то испытание.
Мы с Фуэнтесом отвязали канаты, свернули их в бухты и доложили об этом Хемингуэю. Взревели оба двигателя „Пилар“, завертелись спаренные винты, и яхта медленно двинулась к выходу из порта, в открытое море.
