Молчун обернулся. Молодой индеец лежал головой на коленях Сидящего Волка и медленно шевелил губами. При каждом едва различимом слове из рта его выбегала горячая кровь и заливала грудь.
— Возьми из моей военной сумки парадную рубаху, она расшита бисером. Там же лежат новые мокасины. Достань головной убор. Я должен предстать перед Творцом в подобающем виде. Я не совершил подвига, но я не опозорил себя трусливым поступком, — хрипел Стервятник в лицо склонившемуся Волку. — Дядя, приготовь меня для последнего похода по тропе…
Сидящий Волк глазами показал Молчуну на вещи племянника, и тот быстро достал всё, о чём просил умирающий. С большим трудом они переодели юношу, пытаясь не причинять ему боли, и водрузили на голову пышный головной убор из огромных орлиных перьев.
— Я ухожу, — прошептал Стервятник белыми губами и закатил глаза.
Сидящий Волк уложил мёртвое тело на волокуши и вместе с Молчуном отправился в родную деревню.
На следующий год Марсель попал к Воронам ранним летом и застал их в сильном возбуждении. Племя собиралось в большой военный поход против Шайенов.
Кое-кто из дикарей уделил белому человеку внимание, но большинство не захотело заниматься товарообменом в такое время. Молчун увидел Сидящего Волка рядом с Жёлтым Животом, Маленьким Белым Медведем, Длинными Волосами и Гнилым Брюхом. Каждый из этих знаменитых воинов привёл в общий лагерь свою собственную боевую группу, чтобы соединить их в единый военный отряд.
— Полосатые Перья вырезали в Чёрных Холмах целую общину Абсароков, — объяснил Молчуну Сидящий Волк. — Они не пощадили никого. Лишь несколько человек сумели ускользнуть, от них мы и узнали о постигшем наш народ горе. Теперь мы идём отомстить. Мы отправляемся за кровью. Нам не важны лошади наших врагов, но нужна их смерть.
Что-то подстегнуло Марселя изнутри, и он вдруг решил присоединиться к Воронам. Ему уже приходилось участвовать в небольших индейских рейдах, но никогда он не видел столь огромного военного отряда. Более пятисот воинов вошло в это мощное соединение, что составило почти четверть всей нации Абсароков. Ради такого зрелища Молчун был готов забыть о торговле.
Покидая стойбище, перед вождями в строгом порядке проезжали воинские общества: Лисицы, Большие Псы, Грязевые Ладони, Быки, Бритые Головы, Безумные Собаки — все в торжественных нарядах. Хранители священных трубок, барабанов и копий возглавляли каждую группу. Лоснились на солнце густо раскрашенные лица. Колыхались перья высоких головных уборов.
Молчун заметил, что на него почти никто не смотрел, будто он относился к низшей категории человеческого рода. Ни один боец, а он прекрасно знал многих в отряде, даже не повернул голову в его сторону.
— Хотите показать мне, что мне до вас далеко, — хмыкнул он, запустив пятерню в густую бороду. — Ничего, там видно будет…
Несколько дней огромный отряд, в котором не было ни единой женщины, двигался по равнинам, практически не таясь. Вороны понимали, что никто не рискнул бы напасть на них, если бы вдруг их обнаружили. Но ближе к Чёрным Холмам Гнилое Брюхо и Сидящий Волк стали высылать разведчиков и не шли вперёд, не получив от них подробных сведений. Вскоре был обнаружен широкий след кочующей деревни Шайенов. Когда перемещается всё племя, следы невозможно скрыть.
Отряд Ворон отыскал место, где враги жестоко расправились с их сородичами, и обнаружил останки. Тут и там индейцы подбирали черепа и кости, складывая их вместе. Шаманы провели Церемонию Очищения, осыпали кости табачными стружками и принялись закапывать всё собранное в яму. Молчун следил за их действиями издалека с нескрываемым интересом, потому что никогда прежде не видел подобного погребения, ведь обычно дикари не зарывали покойников, а подвешивали их на деревьях или укладывали на помостах.
Дней десять спустя следы Шайенов вывели отряд Ворон к реке Арканзас, где разведчики обнаружили вражеский стан. Молчун с удивлением увидел, что индейцы не спешили и всю ночь тщательно разрабатывали план действий. Наутро основная часть воинов распределилась вокруг долины на расстоянии десяти шагов друг от друга. Группа Безумных Собак скрытно подобралась к табуну Шайенов и только тогда подняла крик, погнав вражеских лошадей прочь.
— Теперь Полосатые Перья в наших руках, — оскалился Сидящий Волк, — сейчас они пустятся в погоню пешком…
Так и случилось. И тут Молчун узнал, что такое настоящая ненависть дикарей. Такого числа убитых он не видел никогда прежде. Вороны смяли противника единым порывом, топча врагов копытами лошадей, молотя дубинками, пронзая копьями. Молчуну не пришлось произвести ни единого выстрела в той засаде. Но когда Вороны бросились в деревню, какой-то разъярённый воин прыгнул на Сидящего Волка из-за палатки, сдёрнул его на землю за длинные волосы, сломал ему боевой дубинкой правую руку и едва не откусил ему нос. Шрам от его зубов остался на переносице Сидящего Волка навсегда. Марсель-Молчун свалил Шайена выстрелом в голову.
— Второй раз ты поспеваешь мне на выручку, — сказал индеец, обливаясь кровью. — Отныне я твой побратим…
Теперь, пять лет спустя, Молчун попросил Сидящего Волка отдать ему в жёны дочь, но перед ним предстал почти незнакомый человек, в узких глазах которого сквозила дикость и с трудом сдерживаемая враждебность. Индеец переполнялся злобной ревностью, едва речь заходила о Лесном Лекарстве, и Молчун решил не играть с огнём.
Лесное Лекарство ни разу не обмолвилась словом с Молчуном, несмотря на все его попытки вызвать девушку на разговор. Он терзался, не в силах разгадать тайну невероятной любовной ночи, жаждал выудить из молодой индеанки хотя бы намёк на то, какому колдовству он подвергся с её стороны и зачем. Но тщетно. Не было в Лесном Лекарстве ни малейшего следа от блеска любви, ни даже обыкновенного внимания. Однако Молчун отказывался верить, что произошедшее с ним было лишь игрой его воображения. Он до сих пор чувствовал прикосновение её тела, ощущал жаркое дыхание на лице и пульсирующий огонь её влагалища. Его ум застилала пелена безумной страсти, он весь кипел, когда Лесное Лекарство проходила возле него. Всякое малейшее её действие вызывало в нём волнение.
Никогда прежде не влекло его ни к одной женщине с такой неудержимостью. У него уже были две жены-индеанки, но обе теперь ушли в иной мир. Одна заплуталась позапрошлой зимой в лесу и замёрзла. Вторая погибла двумя годами раньше на охоте: она принялась свежевать раненого бизона, приняв его за мёртвого, и он ударил её рогом в живот.
Но каждую прежнюю свою жену Молчун просто покупал за десяток лошадей, не испытывая никаких особых чувств к будущей жене. Обе они были милы, но ни одна не пробудила в его сердце появившуюся теперь беспокойную возбуждённость и какую-то необъяснимую нервную растроганность. В дни женского лунного цикла, когда Лесное Лекарство уходила жить в специально отведённую для такого случая палатку, Молчуна охватывала тревога. Он с глубочайшим вниманием прислушивался к любым приближавшимся шагам, останавливался посередине фразы во время разговора.
«Я просто схожу с ума. Пришло время уезжать отсюда», — решил Марсель, когда снега стали таять.
Язык Лисицы продолжала хворать, и её болезнь тревожила соплеменников. Лицо индеанки сделалось совершенно чёрным, руки постоянно содрогались, по телу рассыпались крупные капли пота. Ни палатка для потения, ни знахарские пляски и песни, ни отвары трав не привели к улучшению здоровья. Она скончалась в самом конце зимы. Сидящий Волк велел дочери взять на себя хлопоты с погребением, сам же отправился на несколько дней в горы, чтобы провести там время в глубоком посту и молитвах. Лесное Лекарство собственноручно зашила покойницу в шкуру бизона, испещрённую мелкими рисунками, и с помощью родственниц умершей водрузила тело на высокий помост. Погребальный настил был сделан из плотно связанных между собой ветвей деревьев, и на четырёх шестах, держащих его, Лесное Лекарство подвесила по одной отрубленной лошадиной голове. Последующие семь дней девушка оставляла у подножия помоста глиняную плошку с пищей и жгла пучки душистой травы.
Весной в стойбище Абсароков начали исполняться военные танцы. Абсароки редко отправлялись на войну всем племенем, такие случаи были исключительными. Дикарям не нужна была крупномасштабная
