Они следовали за «мерседесом» по бульвару Генерала Магеру, пока он не перешел в бульвар Николае Бэлческу, затем в западном направлении от круговой развязки Университетской площади по широкому бульвару Республики, перешедшему в бульвар Георгиу-Дежа. Переехав через забетонированный канал, который когда-то был рекой Дымбовицей, они продолжали путь на запад через район жилых домов сталинского типа и электронных заводов. Улицы были широкими и почти пустыми, если не считать отдельных прохожих в темной одежде, случайных такси да громоздких троллейбусов. Повсюду на мостовых зияли многочисленные глубокие выбоины. Скорость здесь была ограничена пятьюдесятью километрами, но «мерседес» вскоре разогнался до сотни, и О’Рурку пришлось подстегнуть свою «дачию», чтобы не отстать.
– Вас остановит полиция, – предостерегла Кейт.
Священник кивком указал на бардачок:
– Там четыре пачки «Кента» для такого случая.
Он вывернул руль, чтобы не наехать на пешеходов, стоявших посреди бульвара. Улицу тускло озарял слабый желтый свет редких натриевых фонарей.
Внезапно мрачные жилые кварталы поредели, потом вообще исчезли, и они оказались за городом, разогнавшись еще быстрее, чтобы не потерять из виду габаритные огни «мерседеса». Кейт успела разглядеть промелькнувший знак: «А-1, ШОССЕ БУХАРЕСТ – ПИТЕШТИ, ПИТЕШТИ, 113 KM».
Поездка заняла чуть меньше часа, и все это время они почти не разговаривали: Кейт была настолько вымотана, что с трудом ворочала языком, а О’Рурк, по-видимому, предавался своим мыслям. Дорога представляла собой некое подобие американской автострады между штатами, но совершенно разбитой и без обочины. Местность по сторонам дороги утопала во тьме, и лишь кое-где в отдалении от шоссе виднелись огни деревень, такие хилые, словно там горели лишь несколько керосиновых ламп.
Тем большим потрясением оказалось ярко светящееся в ночи зарево над Питешти.
«Мерседес» свернул на первое же ответвление от шоссе в сторону города, и О’Рурк прибавил скорость, чтобы сократить расстояние. Вскоре дорога вывела их на плохо освещенный проспект, а затем – на узкую улочку, совсем лишенную света. Жилые кварталы здесь выглядели еще более зловеще, чем в Бухаресте. Хотя не было и десяти вечера, сквозь занавески виднелись лишь несколько огоньков. Оштукатуренные здания были освещены неровным оранжевым сиянием, отражавшимся от низких туч. Кейт и О’Рурк закрыли окна в машине, но едкие испарения от нефтеперегонных заводов все равно проникали в салон. От них слезились глаза и першило в горле. У Кейт снова мелькнула мысль об аде.
«Мерседес» свернул в еще более узкий переулок и остановился. О’Рурк прижал «дачию» к краю мостовой сразу за перекрестком.
– И что дальше? – спросила Кейт.
– Оставайтесь здесь или пойдемте со мной, – ответил он.
Кейт выбралась из машины и последовала за священником через улицу к жилому массиву. С затемненных верхних этажей доносились звуки включенных радиоприемников или телевизоров. Несмотря на адское сияние сверху, весенний воздух был весьма прохладен. Лифт в подъезде не работал; они услышали шаги, гулко раздававшиеся на лестнице. О’Рурк жестом призвал Кейт поторопиться, и она вприпрыжку побежала за ним по ступенькам. Вверху грохотала тяжелая поступь четырех человек, но О’Рурк шел почти неслышно. Кейт заметила, что он остался в кроссовках, и даже слегка улыбнулась, хоть и начинала задыхаться от напряжения.
Они остановились на шестом этаже, который в Америке считался бы седьмым. О’Рурк открыл дверь на лестничной площадке, и их окутали застарелые кухонные запахи, не менее едкие, чем вонь от нефтеперегонки на улице. В узком коридоре эхом отдавались голоса.
О’Рурк попросил Кейт оставаться на месте, а сам бесшумно двинулся по коридору, сливаясь с тенью между тусклыми пятнами света. У нее невольно промелькнула мысль о поразительной точности выражения: «костюм ниндзя для священника».
Несмотря на его приказ, а скорее, вследствие его Кейт пошла за святым отцом по коридору, останавливаясь в самых темных местах. Она уже примерно представляла, какую картину увидит у открытой двери квартиры… И предчувствие ее не обмануло.
Там стояли чета американцев и двое румын в кожаных куртках, которые исполняли роль переводчиков и од-новременно спорили о чем-то с жильцами квартиры – мужчиной и женщиной. Трое маленьких детей вцепились в юбку матери, а из открытой двери спальни доносился плач младенца. Квартирка была небольшой, захламленной и грязной, потертый ковер усеивали раскиданные горшки и кастрюли, словно ими только что играли детишки. В спертом воздухе стоял густой запах жареной пищи и грязных пеленок.
Кейт еще раз выглянула из-за косяка. О’Рурк был уже практически в квартире, но пока еще не замеченный спорившими в освещенной комнате людьми. Румыны, доставившие сюда американцев, представляли собой типичных мафиози: один – с бандитскими усиками, другой – с трехдневной щетиной, оба с сальными волосами, в модных джинсах и шелковых рубахах под кожаными куртками, и у обоих наглый, вызывающий вид, знакомый Кейт по трем континентам.
Хозяева квартиры были пониже ростом, с нездоровыми желтовато-бледными лицами; жена, с темными кругами под глазами, стояла с отчаявшимся видом, а муж беспрерывно тараторил, и часто мелькавшая на его губах улыбка напоминала скорее нервный тик. Молодые светловолосые американцы, небрежно одетые в «Лэндз Энд», выглядели ошеломленными. Она все время наклонялась, чтобы обнять детишек или одарить их улыбкой, но те прятались за родительскими спинами или убегали в темную спальню.
– Сколько за этого? – спросил американец, протянув руку, чтобы потрепать по волосам трех- четырехлет-него мальчугана, прильнувшего к матери. Мальчик резко отпрянул. Более рослый из румын отрывисто переговорил с отцом семейства и с ухмылкой сказал:
– Он говорить, сто тысяч лей и «турбо».
– Турбо? – переспросила американка, быстро заморгав.
– Автомобиль «турбо», – пояснил тот, что был ниже и смуглее. Когда он усмехнулся, на свету блеснул золотой зуб.
Американец достал записную книжку-калькулятор и принялся быстро считать.
– Сто тысяч лей – это, милая, примерно тысяча шестьсот шестьдесят шесть долларов по официальному курсу, – сообщил он жене. – М-м-м… Но по курсу черного рынка это будет около пятисот зеленых. А насчет машины… не знаю…
Высокий снова ухмыльнулся.
– Нет-нет. Все, что они просить, – сто тысяч лей. Нет платить. Эти цыгане… видите? Очень жадные люди. Цыганенок не стоить сто тысяч лей. Эти маленькие дети стоить еще меньше. Мы предлагать тридцать тысяч, говорить им: если они говорить «нет», мы идти другое место.
Он повернулся и довольно грубо пихнул отца семейства в грудь. Тот выдавил улыбку, прислушиваясь к лающим звукам румынского языка.
Кейт поняла лишь несколько слов: Америка, доллары, дурак, власти.
Американка же в это время приблизилась к двери в темную спальню и теперь пыталась вытащить оттуда на свет двухлетнюю девочку. Ее муж всецело погрузился в расчеты на калькуляторе; при свете лампочки без плафона лоб у него лоснился от пота.
– Ага, – сказал высокий. – Маленькая девочка, очень здоровая… Они соглашаться на сорок пять тысяч лей. Могут отдать сегодня. Сразу.
Американка закрыла глаза и прошептала:
– Хвала Господу!
Ее муж моргнул и провел языком по губам. Коренастый ухмыльнулся своему коллеге.
– Это незаконно, – объявил О’Рурк, входя в комнату.
Американцы подскочили с довольно глупым видом. Провожатые набычились и шагнули вперед. Цыган посмотрел на жену, и лица у обоих выражали горькое разочарование из-за явно уплывающих денег.
– Это незаконно, – повторил священник, – да и необходимости в этом нет. – Он встал между посредниками и американской парой. – Существуют детские дома, где вы можете произвести усыновление на законных основаниях.
– Cine sinte^i dumneavoastra? – злобно спросил высокий. – Се este aceasta?
О’Рурк не удостоил его вниманием и обратился прямо к американке.
