Олимп

воющие вихри завивались воронками у силового щита эгиды, которую исчезнувший Зевс так и оставил вокруг жилища бессмертных. Статические частицы создавали электромагнитное поле такой мощи, что у вершины вулкана круглыми сутками полыхали молнии под рев ветра и беспрестанные инфразвуковые раскаты грома. Солнечный свет над пиком растекся по небу тусклым багровым пятном.

Ахиллес, на чьем плече по-прежнему лежало тело мертвой, но возлюбленной царицы амазонок Пентесилеи, квант-телепортировался в дом побежденного им Гефеста, бога огня, главного художника в божественном сонме, супруга Аглаи, иначе известной под именем Хариты — самой пленительной среди Граций, «воплощенной прелести искусства»; кое-кто поговаривал, будто мастер сотворил ее собственными руками.

Говоря точнее, Гефест перенес Пелида не прямо к себе в чертоги, а к парадному входу. Белый камень, белые колонны, белый портик — на первый взгляд ничего особенного, все как у прочих бессмертных. Однако на самом деле хромоногий кузнец устроил себе жилище и просторную мастерскую не где-нибудь, а прорубил его в южной круче Олимпа, вдали от озера кальдеры и тесного скопления храмов- домов. Иными словами, он обитал в пещере.

Хромоногий провел Ахилла внутрь и затворил многочисленные железные двери.

Вырезанная из твердого черного камня сумеречная комната простиралась на сотни ярдов. Повсюду на рабочих столах располагались увеличительные стекла, инструменты, загадочные приспособления и машины в различной степени сборки или же расчленения. В глубине пещеры громко ревел камин; в котле оранжевой лавой пузырилась расплавленная сталь. Ближе ко входу, где бог отделил для себя жилое пространство в бесконечной мастерской, на что указывали удобные ложа, стулья, низкие столики, постель и жаровни, сидели, стояли и расхаживали золотые женщины — печально известные прислужницы Гефеста, клепанные красотки с человеческими очами, металлическими персями и мягкими вагинами из искусственной плоти, а также — если верить молве — с душами, похищенными у живых людей.

Взмахом волосатой руки хозяин очистил от мусора дощатую скамейку.

— Клади ее сюда.

Отпустив хромоногого карлика, сын Пелея с удивительной нежностью и благоговением положил свою ношу.

Лицо Пентесилеи открылось, и целую минуту бог в изумлении пялился на нее.

— Куколка, что и говорить. И сохранилась отменно: узнаю работу Афины. После стольких дней — ни единого пятна. Смотри-ка, даже румянец на щечках. Ты не против, если я загляну под эту тряпку: хотелось бы грудь оценить…

— Только тронь ее или саван, — промолвил Ахилл, — и я тебя прикончу.

Гефест примирительно воздел руки.

— Да ладно, ладно, я же из чистого любопытства…

И хлопнул в ладоши.

— Сначала — еда. Потом обсудим, как нам оживить твою милую.

Золотые прислужницы молча повиновались; вскоре на круглом столе, окруженном пухлыми ложами, появились большие кубки с вином и блюда с горячими яствами. Быстроногий ахеец и волосатый Гефест с охотой набросились на угощение, надолго забыв о разговорах. Разве что в очередной раз требовали добавки или же просили друг у друга передать через стол общую чашу.

Первым делом, для возбуждения аппетита, подали дымящуюся жареную печень, завернутую в кишки молодого барашка, — излюбленную закуску Пелида. Следом — запеченного целиком поросенка с начинкой из маленьких птичек, изюма, каштанов, яичных желтков и мяса с пряностями. Затем на столе возникла свинина, тушенная в кипящем яблочно-грушевом соусе. А служанки-машины продолжали вносить изысканные кушанья, такие как жареную матку самки кабана и маслины с давленым нутом. Венцом обеда стала гигантская рыба, запеченная до хрустящей коричневой корочки.

— Поймана в сеть в озере самого Зевса, на вершине Олимпа, — похвастался бог огня с набитым ртом.

В перерывах между блюдами едоки лакомились россыпью плодов, орехов и засахаренными фруктами. Искусственные девушки ставили чаши со смоквами, горы миндаля на подносах, сочные финики, тяжелые плитки вкуснейшего медового пирога (Ахиллесу лишь единожды доводилось попробовать нечто подобное — в гостях, в Афинах). Последним был излюбленный десерт Агамемнона, Приама и прочих царей над царями — сладкая ватрушка.

После пира золотые прислужницы начисто вытерли стол и полы, спеша подать новые бочонки с вином — по меньшей мере десяти сортов — и двуручные кубки. Желая оказать гостю честь, Гефест лично смешивал напитки с родниковой водой и протягивал огромные чаши.

Бог-карлик и богоподобный человек пили около двух часов, и ни один из них не впал в состояние, которое на языке Ахилла именовалось пароинией — «помешательством на почве опьянения».

Мужчины по большей части хранили молчание, а золотые обнаженные прислужницы их развлекали: выстраивались в линию и чувственно танцевали вокруг стола — искушенный эстет вроде Одиссея наверняка употребил бы здесь слово комос.

Настало время поочередно воспользоваться уборной пещеры. Когда новоявленные товарищи опять налегли на вино, сын Пелея сказал:

— Ну как, уже ночь? Не пора перенести меня в чертоги Целителя?

— А с чего ты взял, сынок мокрогрудой Фетиды, что лазарет на Олимпе вернет эту смазливую сучку к жизни? Баки с червями предназначены для воскрешения бессмертных, а не кратковечной потаскушки, будь она хоть трижды раскрасавицей.

Ахиллес до того увлекся выпивкой, что пропустил оскорбление мимо ушей.

— Афина сама обещала… Не соврала же она.

— Светлоокая только и делает, что врет напропалую, — хмыкнул Гефест, подняв огромный двуручный кубок и сделав несколько щедрых глотков. — Несколько дней назад, помнится, ты слонялся у подошвы Олимпа, швырял камнями в непробиваемую эгиду Зевеса и с воем вызывал Афину на смертный бой, мечтая пронзить ее аппетитную сиську острым копьем, как ты обошелся с этой амазонкой. Что изменилось, о благородный мужеубийца?

Быстроногий нахмурился.

— В истории нашей троянской осады было много… сложного. Тебе не понять, калека.

— За это надо выпить, — рассмеялся покровитель огня и снова взялся за ручки сияющего кубка.

И вот хозяин с гостем собрались в путь. Ахиллес облачился в доспехи, подпоясался наточенным на шлифовальном камне Гефеста мечом, поднял начищенный до блеска щит и направился было к Пентесилее, когда хромоногий бог произнес:

— А вот ее лучше оставить.

— Еще чего, — возмутился Пелид. — Оставить! Ради кого же я все это затеял?

— Мы же не знаем, сколько и какая там выставлена охрана, — пояснил олимпийский кузнец. — А вдруг придется сражаться с целой фалангой? Амазонка на плече станет лишней обузой. Или ты хочешь использовать ее прекрасное тело как щит?

Мужеубийца задумался.

— Здесь ей ничто не повредит, — прибавил Гефест. — Раньше у нас водились тараканы, крысы, летучие мыши, но я очистил от них пещеру: создал механических кошек, соколов и богомолов.

— Да, но…

— Если на горизонте будет чисто, мы за три секунды квитнемся обратно и захватим труп. А покуда за ней присмотрят мои золотые девочки.

Мастер щелкнул мясистыми пальцами. Металлические прислужницы тут же встали на страже у тела Пентесилеи.

— Теперь готов?

— Да.

Ахилл вцепился в покрытое частыми шрамами предплечье бога, и оба мгновенно пропали.