окаменевшего на подушках, словно в гипнотическом сне, ахейца.
— Потому что я — Одиссей, который не скроется сквозь портал Калаби-Яу через неделю, месяц или восемь лет, как этот юнец. Потому что я — Одиссей, который любит тебя.
Сикоракса издала какой-то сдавленный звук, похожий на глухое рычание. Калибан заворчал в ответ, словно верный пес.
Никто полез под тунику и вытащил из-за широкого пояса спрятанный пистолет.
Женщина замерла и уставилась на него.
— Ты же не веришь, будто эта штуковина сумеет
— Я взял ее для другого, — проговорил гость.
Лиловые очи красавицы обратились на застывшего молодого Одиссея.
— Не сходи с ума. Знаешь ли, какие беды на квантовом уровне повлечет подобная выходка? Даже играя с такими мыслями, ты бросаешь вызов самому
— Вот и пора все прекратить, — заметил мужчина.
Грянули шесть выстрелов, один оглушительнее другого. В голого Одиссея вонзились шесть литых тяжелых пуль. Они разворотили грудную клетку, взорвали сердце, пробили середину лба.
Тело молодого мужчины судорожно задергалось и сползло на пол. На шелковых подушках остались красные полосы, на мраморной плитке пола выросла лужица крови.
— Решайся, — проронил Никто.
83
Не знаю, телепортировался ли я собственными силами, без помощи медальона, либо просто перенесся вместе с богом, поскольку держал его за рукав, когда хромоногий квитировался. Да это и не важно. Главное, что я здесь.
То есть в жилище Одиссея. Как только мы с Гефестом и Ахиллесом являемся из ниоткуда, на нас обрушивается яростный лай. Мужеубийца в окровавленном шлеме косится на горластого пса — и тот, повизгивая, с поджатым хвостом, убирается восвояси.
Мы находимся в прихожей большого пиршественного чертога в Одиссеевом дворце на острове Итака. Внутренний двор и здание накрыты сверху гудящим силовым полем. Нечестивые охотники за приданым не просиживают длинные скамьи за бесконечным обедом, и верная Пенелопа не горюет, взирая на них, и беспомощный подросток Телемах не строит козней, и проворные слуги не снуют туда-сюда, поднося отягченным едой женихам кубки с черным питьем. Однако, судя по виду комнаты, можно подумать, будто великое избиение женихов уже свершилось: стулья в беспорядке опрокинуты, сорванный со стены ковер сполз со столешницы на пол и пропитан разлитым вином, и даже великий лук Одиссея — тот, который, если верить легенде, никто, кроме хозяина, не смог бы натянуть, настолько редкое и ценное оружие, что Лаэртид не рискнул брать его в Троянский поход, — теперь валяется на каменном полу среди россыпи знаменитых охотничьих стрел, отточенных и пропитанных гибельным ядом.
Зевс молниеносно разворачивается к нам. На великане все та же мягкая одежда, в которой он восседал на олимпийском престоле, вот только рост пришлось чуть уменьшить, дабы втиснуться в помещение. И все-таки божество в два раза выше Ахилла.
Быстроногий делает нам знак отойти в сторону, а сам поднимает щит и с клинком наготове входит в пиршественный чертог.
— Сын мой, — зычно речет Громовержец, — избавь меня от своего мальчишеского гнева. Хочешь единым жестоким ударом убить отца, тирана и бога?
Ахеец наступает; наконец его отделяет от Кронида один лишь просторный обеденный стол.
— Защищайся, старик.
Зевс улыбается, не выказывая ни малейшей тревоги.
— Раскинь мозгами, быстроногий мужеубийца. Воспользуйся для разнообразия головой, а не только членом или мускулами. Ты что, предпочтешь увидеть на золотом олимпийском престоле никчемного калеку? — Тут он кивает в сторону Гефеста, который безмолвно стоит на пороге рядом со мной.
Но человек не поворачивает головы.
— Подумай хоть разок. — От голоса Громовержца в соседней кухне дребезжит посуда. — Ахилл, сынок, проникнись вездесущей близостью Зевса, Отца всех богов. Соединившись, два наших бессмертных духа третий породят, могущественней каждого из нас. Так, неразлучны, триедины — отец, и сын, и святая воля, — мы станем править в небесах и в Трое и свергнем титанов обратно в Тартар на веки вечные.
— Сражайся, старый хрыч, — цедит герой.
Лик Зевса покрывается красными пятнами нескольких разных оттенков.
— Гнусное отродье! Да я и теперь, утратив власть над стихиями, растопчу тебя, словно букашку!
Отец всех бессмертных хватает широкий стол за край и бросает его в воздух. Тяжелые пятидесятифутовые доски с увесистыми ножками-столбами свистят, кувыркаясь, над головой Ахиллеса. Мужчина низко пригибается, стол ударяется в стену за его спиной, уничтожает красивую фреску и разлетается тысячей щепок во всех направлениях.
Ахеец делает два шага вперед.
Зевс разводит руками, показывая ладони.
— Ты что же, вот так и желаешь меня прикончить,
Быстроногий медлит одну секунду. Потом снимает и откладывает в сторону золотой шлем. Стягивает с руки круглый щит, пристраивает на остром выступе меч, рядом — бронзовые нагрудные латы, наголенники — и все это отправляет пинком ноги к дверям, где стоим мы с Гефестом. Теперь на нем только рубашка с короткой юбкой, широкий кожаный пояс и сандалии.
За восемь шагов от Громовержца Ахилл разводит руки и сгибает колени, становясь в борцовскую позу.
На лице Зевеса мелькает ухмылка. Неуловимо для человеческого глаза бог приседает, выпрямляется — и вот уже у него в руках прославленный лук Одиссея.
Кронид легко натягивает звонкую тетиву, с которой, по слухам, никто, кроме Одиссея, на земле не управился бы, и, направив широкий отравленный наконечник прямо в сердце героя, отпускает ее.
Стрела пролетает мимо.
Зевс никак не мог промахнуться, тем более с восьми шагов — древко ничуть не искривлено, черное оперение тоже в порядке, — и все-таки бронзовый наконечник вонзается глубоко в столешницу возле стены. Я почти чувствую, как ужасный яд, взятый, как утверждает молва, у самых смертоносных змей Геракла, впитывается и разъедает крепкое дерево.
Громовержец изумленно изгибает брови. Ахилл не двигается с места.
Тогда Зевс молниеносно приседает, поднимается с новой стрелой, шагает ближе, целится, натягивает тетиву, отпускает…
И не попадает. С пяти шагов.
Мужеубийца стоит на месте, не дрогнув. Разве что с яростью смотрит в глаза божеству, в которых уже разгорается паника.
Отец всех бессмертных наклоняется, аккуратно прилаживает стрелу, тянет тетиву, так что блестящие от пота мускулы заметно напрягаются. Могучий лук почти гудит от натуги. Владыка среди богов шагает вперед, так что наконечник маячит в одном-единственном футе от широкой груди Ахилла.
Зевс делает выстрел.
И вновь промахивается.
Это невозможно, но я вижу, как острие впивается в стену за спиной героя. Стрела не прошла сквозь
