день мы должны будем, наконец, остановиться. Лучше сделать это сейчас, пока козыри еще в наших руках».
Луи Барту, невысокий, крепкий человек со светскими манерами, культурный и многосторонний, был, казалось, рожден для политической деятельности. Когда-то он писал: «Политическая трибуна — это алтарь слова. Надо благоговейно чтить трибуну, чтобы возвыситься до нее». Барту фанатически любил музыку. Он был страстный библиофил и коллекционер. Когда после его смерти его библиотека продавалась с аукциона, обнаружилось, что ему принадлежала самая обширная коллекция эротической литературы во Франции. Этот государственный муж, представитель угасающего величия в эпоху упадка Франции, забавно сочетал в себе деловитость Пуанкаре с взволнованной горячностью Бриана. В свободное время он написал множество книг, преимущественно о французской литературе. Одна из его книг была посвящена Рихарду Вагнеру.
Барту был последним представителем традиционной французской иностранной политики на Кэ д'Орсэ. Эта политика диктовалась опасениями перед потенциальной промышленной и военной мощью Германии, а также недоверием к великобританской политике «равновесия сил» на континенте. Хотя Барту старался сохранить франкобританское сотрудничество, но его всегда преследовала мысль, как бы в этом сотрудничестве, по определению Клемансо, Франция не играла роль лошади, а Англия — наездника. Барту считал, что Франция должна стать первой континентальной державой в Европе. Он полагал, что система союзов, заключенных Францией с Польшей, Чехословакией, Румынией и Югославией, была необходимым условием сохранения европейского равновесия. В бытность Барту руководителем на Кэ д'Орсэ инициатива в европейской международной политике на некоторое время вернулась к Франции.
В первый период после мировой войны Барту был непримиримым врагом Советской России. Он был завзятый консерватор. Но теперь он неустанно старался притти к соглашению с Советским Союзом. В мае 1934 года на сессии Лиги наций в Женеве он боролся против всяких уступок Гитлеру. В страстной речи Барту обрушился на национал-социализм с его проповедью милитаризма и войны.
— Я слишком стар, чтоб переливать из пустого в порожнее, — сказал он нам, газетчикам, когда вышел из зала в сильнейшем негодовании.
Сделавшись министром иностранных дел, Барту немедленно принялся за реорганизацию и укрепление системы внешних договоров Франции. С этой целью он совершил свое «большое турне» по Европе, посетив Польшу, Румынию, Югославию и Чехословакию. Его идеей было расширить Локарнский пакт, который гарантировал Франции, Великобритании, Германии, Италии и Бельгии помощь всех стран, подписавших этот пакт, в случае если одна из них подвергнется нападению со стороны одного из соучастников этого соглашения, дополнив его «Восточным Локарно», которое охватывало бы Германию, Советский Союз, Польшу, Чехословакию и прибалтийские государства.
Во время этого путешествия Барту едва не погиб: в Австрии в его поезд была брошена бомба. Французская пресса получила от премьера Думерга указание всемерно преуменьшить значение этого инцидента.
В Бельведерском дворце в Варшаве Барту встретился со стареющим польским диктатором — маршалом Пилсудским. Глава польского правительства, повидимому, был намерен соблюдать верность пакту о ненападении, который он недавно подписал с Гитлером. Покидая дворец, Барту казался встревоженным и огорченным. «Я не мог его переубедить», — признался он.
Зато в Румынию он въехал триумфатором, и ликующие румыны избрали его почетным гражданином своей страны. Барту получил - аудиенцию у югославского короля Александра, который возобновил заверения в своей лойяльности в отношении Франции. Он разговаривал и с престарелым президентом Чехословацкой республики — Томасом Масариком, и его учеником, министром иностранных дел, Эдуардом Бенешем.
Поездка Барту была не только его личным триумфом, но и триумфом всей внешней политики Франции. Однако Барту ясно видел тревожные сигналы. Вернувшись в Париж, он признавался: «Я недооценивал Гитлера. Он развил лихорадочную деятельность на востоке и северовостоке Европы. Я думаю, что я одернул его, но нужны большие усилия, чтобы постоянно держать его в узде».
И фюрер оценил по достоинству деятельность Барту. В октябре 1934 года, когда югославский король Александр приезжал отдать официальный визит французскому президенту, оба — король и Барту — были убиты в Марселе хорватскими террористами. Убийцы были членами пресловутой банды «Усташи», и связь их с партией национал-социалистов была установлена самым неопровержимым образом. Газета организации «Усташи» издавалась в Берлине. Марсельские убийцы получили свои подложные паспорта в Мюнхене. На пулемете, из которого они стреляли, стояло клеймо оружейного завода Маузера в Оберндорфе у Неккара.
Барту ушел в могилу. Пьер Лаваль развил бурную деятельность, чтобы занять его место на Кэ д'Орсэ. Смерть Барту была встречена вздохом облегчения не только в Берлине. Премьер Думерг воспользовался случаем, чтобы снова перетасовать своих министров. Очень показательно было одно падение. Из правительства вышел министр, который знал слишком много об афере Ставиского, в его руках были нити, которые вели к истинным подстрекателям мятежа. Имя его было Анри Шерон. Это был проницательный толстощекий северянин. Шерон настаивал на проведении всестороннего, глубокого расследования марсельского убийства.
Но тут заговорил маршал Петэн, военный министр, «У нас есть мертвый груз в этом правительстве». Это был редкий случай, когда маршал открыл рот.
— Кого вы имеете в виду? — спросил Шерон.
— Вас! — отрезал Петэн.
Итак, мертвый груз был бесцеремонно выброшен за борт. Шерон был заменен в министерстве юстиции сенатором Анри Лемери, крупным земельным собственником из французских колониальных владений на Мартинике. Лемери, который должен был взять на себя расследование марсельского убийства, сам был членом «Боевых крестов». Позже он стал ярым поборником политики умиротворения и отправился приветствовать генерала Франко в Бургос. Не удивительно, что на расследование потребовалось много времени! Для истории не лишено интереса, что сообщники убийцы, которого тут же на месте линчевала толпа, были преданы суду лишь два года спустя — при правительстве Народного фронта.
Кабинет Думерга после марсельских событий просуществовал немногим больше месяца. Попытки покрыть дефицит в бюджете за счет беззастенчивого урезывания заработной платы государственным служащим его не спасли.
Правительство не предпринимало ничего против быстрого роста безработицы и проявляло полнейшую беспомощность перед лицом экономического кризиса, распространявшегося подобно раковой опухоли. Несмотря на то, что военным министром в кабинете Думерга был маршал Петэн, а министром воздушных сил генерал Денен, этот кабинет меньше всего занимался проблемами обороны страны. Он имел в своем распоряжении массу точных и подробных сообщений о бешеном вооружении Гитлера, однако он почти ничего не делал для модернизации устаревшего снаряжения французской армии. В первые недели существования кабинета генерал Денен в чрезвычайно поверхностном докладе коснулся вопроса о реорганизации воздушных сил. Он предложил увеличить военный воздушный флот, пополнив его тысячей новых самолетов. Это было в то время, когда национал-социалистская Германия стремительно шла вперед, чтобы достигнуть равенства в воздухе, а затем вскоре и превосходства над Францией и Великобританией. Прошло больше двух лет, пока эта тысяча самолетов была передана армии. Но за это время модели уже устарели!
Два человека требовали усиленной механизации французской армии. Один из них, генерал Шарль де Голль, в своей книге «К профессионализации армии» доказывал, что механизированная армия в 100 тысяч человек может разбить гораздо более многочисленного, но уступающего в механизированном снаряжении врага. Другим поборником механизации был Поль Рейно, маленький парижский депутат с неуемным честолюбием, который был известен своими большими связями в высоких финансовых сферах и генеральном штабе. Он также напечатал книгу, в которой высказывался за создание не менее шести бронетанковых дивизий.
Тем временем между социалистами и коммунистами шли переговоры. Начало было положено объединенной демонстрацией 12 февраля 1934 года. За ней последовали неоднократные обращения коммунистов к социалистам с предложением о согласованных действиях. После пятимесячных переговоров
