держат?
— Пилить ушли. Уговаривались срезать.
— А то я этим Степанам такую ижицу пропишу, что они не прокашляются!
Четвертая бабка, которую своими глазами вижу, не совсем еще и бабка. Белые зубы целехоньки. Грецкие орехи по праздникам можно щелкать. Серыми глазами без очков, не прищуриваясь, зорко видит. Кулак с зажатыми в нем спицами на стол положила — ядреный, угольчатый. Лицо широкое, загорелое, тоненькими морщинами самую малость тронуто. Повстречаться нечаянно на тропинке — за старую не признаешь.
— Первый раз в бору-то? — занимает меня разговором, не дает смутиться в молчаливой неловкости.
— Здесь первый.
— А не здесь?
— На Кщаре мы были, мальчишками бегали. Два года тому. У деда Савела проживали.
— Ну-ну, так-так. Про деревенских мальчишек слышала. И ты с ними? Привыкай, привыкай к лесной жизни… Что же позабыли деда-то? Не придется больше с ним» по сосновому походить. Схоронили мы Савелья Григорьича. Прошлой осенью с ним попрощались. Славный, душевный был старик. Сторожку-то его помнишь?
— Найду, если по той дороге идти.
— Там, близ сторожки, и могилу ему выкопали, и оградку новую поставили. Ель на нее ветками клонится. Сам себе местечко для покоя облюбовал. Тут и положить велел. Чтобы ветерком обдувало, и озеро с бугорка было бы видно. Может, навестить когда доведется? Вспоминал он деревенских-то ребятишек, до конца вспоминал. Грибные места для них отыскал — рыжиков будто из лукошка насеяно! Не дождался малость грибников-то, не дождался… Сказки-то его, чай, бережете?
Смутился я. Оттого ли смутился, что по дедушке заплакать хотелось, оттого ли, что про сказки сторожиха упомянула. «Взрослый человек, с пильщиками в артели хожу, а тут сказки». И деловитым, рассудительным показать себя стараюсь, и в солнечные терема за туманами верится. А признаться черноволосой бабке в своих сказочных увлечениях не хочется.
— Их Костя Беленький записывал. Другой Костя, не я.
Спина болит к ненастью
«Зеленая скучища» в медвежьем бору, которой больше всего боялся, обошла меня стороной. Длинные дни на короткие обернулись. Солнце в половину сосны подняться не успеет, а мы с Васьком уже в дороге. Путь держим по прямой — куда глаза поманят.
— Обратный след найдем?
— А то заблудимся! — пренебрежительно хмыкает Васек, окончательно развеивая мою тревогу.
Набрели на лосиное вальбище. Свеженькое. Примятая тяжелыми боками трава подняться не успела. Проследили копытный след до Тряского болота. Дальше глубокая топь не пускает.
В обход направление берем, только хрупкие ветки под ногами потрескивают.
С высокой рябины красным градом сыплются на землю переспелые ягоды. Глухари огромной стаей налетели на вкусную приманку. Птицы клюют — и нас зависть разбирает. С разбега пугнули глухарей сосновыми шишками, завладели покинутой рябиной.
С нижних веток попробовали — вкусная. До вершинки добрались — там еще слаще.
— Следующий раз с корзиной сюда придем, полный чердак рябины натаскаем, — сулится Васек. И я поддакиваю. Столько хороших мыслей в голову за один день приходит, что и месяца не хватит их выполнить.
Через бойкий ручеек на перепутье надежный переход соорудили:
«Кому-нибудь понадобится».
В старом ельнике обнаружили глубокую пещеру. Пробрались на животах через узкий лаз. В углу пещеры каменная плита огромная, песочком присыпана.
«Не здесь ли Балайкина потеря припрятана, о которой бабка Ненила. упомянула?»
— А чего Балайка потерял? — спрашиваю Васька. — Кто он такой?
— Завтра лопату принесем — обязательно плиту выкопаем, — не дает Васек ответа на мой вопрос.
Много у нас всего начато и недоделано, заговорено и недосказано. Целый день незнамо где бродим, а обратную дорогу все-таки отыскиваем. Питаемся бабкиными лепешками, ягодами, грибы на костре подсушиваем. Отдыхать ложимся прямо на ягоды — штаны и рубашки сплошь в разноцветных пятнах. Пойдет солнце с высоты на сосны опускаться — мы к сторожке скорым шагом, от сторожки — к землянке. Пора обед заваривать.
Гулять гуляй, а дело не забывай!
— Уха, каша, молоко! — поднимаю шум, лишь заслышу на тропинке возвращающихся лесорубов. Громко выкрикиваю, весело. Пусть Ленька знает, что не очень-то я в кашеварах скучаю, могу и зиму здесь прозимовать.
Пильщики к котлу поплотнее, а я в сторонку отхожу — у бабушки наелся. Она меня и журит наравне с Васьком, и и за стол вместе с ним сажает. Кринки с молоком для лесорубов передает — на стенке углем не записывает.
— Все равно девать его некуда, — говорит. — Горшки, смотри, не разбей! Горшки обратно приноси, за них деньги плачены.
Вот и весь наказ. И в сторожку наведаться снова причина есть.
— Земляника, жалко, осыпалась, — горюет дедушка. — Хорошо бы землянички в кипяченое молоко подбросить. Полезная ягода.
— Здесь и кроме землянички много разного добра пропадает бесполезно, — замечает Сергей Зинцов. — Далеко от селений, а хорошей дороги нет.
— Болота кругом, — вздыхает Никифор Данилович. — Летом тут и дорога не поможет. На лошадях, да с возом, пробраться и не пытайся.
— Видел я одну лесную дорогу. По такой через любую грязь без задержки перелетишь, ноги не обмочишь.
— Это как же так?
— И очень просто, представь себе, устроена. Подвесная называется. Главная задача: столбы в землю забить. Всего один ряд столбов поставить нужно. Верхом перекладины от столба к столбу проложены. К ним рельса прикреплена. Одна рельса. Мотовозик небольшой там работает. За сотню лошадей тянет. На двадцать километров за один день три ездки делает. На каждом возу сотню кубометров лесоматериала везет.
Дед Никифор зацепился за Сергеевы слова, со всех сторон их осматривает, прикидывает: и сколько свай надо в землю забить, и много ли рабочей силы потребуется, и какая цена на рельсы.
— А наши мужики в зиму на лошадях чего будут делать? Им тоже заработок нужен, — другую сторону дела усмотрел Осипов.
— Вот и станут дрова и бревна к подвесной дороге на своих лошадях подтрелевывать, — заранее готов ответ у старшего Зинцова.
Никифору Даниловичу все ясно. За такое строительство, от которого кроме пользы никакого вреда не получится, он готов обеими руками голосовать.
— Дело стоящее. Давай, Сергей, поговори с районным секретарем, — подступает ближе к решению. — Обскажи все, как следует. Не должно, чтобы не поддержал, если он мужик толковый.
Вопросительно посмотрел на внука, решился:
— А я бы — куда ни шло! — Вовку на моториста учиться отпустил. Пойдешь, Володя? — спрашивает так, будто задуманная подвесная уже построена, или, по крайней мере, строительство к концу подходит.
