людей оттаивали лица.
Из глаз их брызнувшие слезы
и в смертный час мне будут сниться!
Счастливей нет и нету горше
тех лиц, еще с печатью ада,
и взгляда - вдруг, среди всех взглядов, -
его, пропавшего под Оршей,
его, стоявшего тут рядом!
- Когда, - глазами ждал ответа, -
домой? - Душа его летела.
Я дам присягу, видев это,
что он был наш душой и телом,
что, взятый в плен на поле боя,
пройдя фашистские застенки, -
хоть вешайте, хоть ставьте к стенке! -
остался он самим собою.
- Когда домой? - меня устало
он спрашивал со всеми вместе.
А было их там - тыща двести,
и столько ж матерей их ждало.
И три советских офицера -
мы говорили, веря в это:
- Американцы примут меры,
чтоб всех вернуть в Страну Советов,
что так записано в условьях,
никто не вправе задержать их! -
И все кивал, при каждом слове,
американский провожатый...
Пускай теперь меня осудят,
но в этот день, в том сорок пятом,
я был уверен - так и будет! -
не зная, что я лгу ребятам!
Хотя лишь сотня километров
в тот день ему до нас осталась
и, как листок с попутным ветром,
к нам долететь он мог, казалось,
но мать ждала его напрасно.
Ни в этот майский вечер ясный,
ни через день, ни через годы
он грудью не вдохнул свободы!
Пришло письмо из Аргентины
несчастной матери от сына.
Что было с ним за эти восемь
лет, за часы и дни без счета,
еще с кого-нибудь мы спросим
еще когда-нибудь отчета.
Я все те мытарства едва ли
за все те годы перечислю:
как проверяли его мысли,
как его письма в клочья рвали,
как в карцеры таскали - было,
и как ласкали - тоже было,
и как бесстыдно уверяли,
что родина о нем забыла.
Как от запросов материнских
его по лагерям скрывали,
как после всех похлебок свинских
вдруг для соблазна жрать давали;
как все профессора измены
и все доценты шпионажа
над ним работали в три смены,
чтоб вытравить закваску нашу!
Когда же он не стал шпионом -
как ни ласкали, как ни гнули, -
они на родину его нам
и тут, конечно, не вернули!
Он знал и видел слишком много.
Они его, полубольного,
еще, еще в одну дорогу
отправить поспешили снова.
Он по Атлантике угрюмой,
полубезумный и голодный,
плыл три недели в недрах трюма,
вконец от всех надежд свободный.
Подписан с ним контракт кабальный
с условьем на пять лет остаться
в чащобах сахарных плантаций
в стране чужой, в стране печальной.
Пришло письмо из Аргентины
несчастной матери от сына...
Мы плывем на лодке через Янцзы -
