проливаем по умершим, и есть слезы бесовские, которые изливают некоторые из тщеславия или от какого– либо вожделения бесовского. Бывают слезы от пьянства и наслаждения многосочной пищей. Но бывают слезы и очистительные, которые рождаются от страха Божьего, от воспоминания о смерти и о наказании. Если в этих слезах мы помедлим и потрудимся, то достигнем слез духовных, в которых уже нет страха, но пламенное желание к Богу, благодаря утешению, просвещению и радости, которые бывают плодами Святого Духа.
Таковые слезы излил из божественного желания к Богу тот, кто сказал: прильпе душа моя по Тебе (Пс. 6 2:9), и в другом месте: Разжжеся сердце мое, и утробы моя изменишася. Боже сердца моего, и часть моя, Боже, во век (Пс. 7 2:2 1:26), ибо желает и скончавается душа моя во дворы Господни: сердце мое и плоть моя возрадовастася о Бозе живе (Пс. 8 3:2–3). Душа псалмопевца имела такое желание и слезы к Богу, что имже образом желает еленъ на источники водныя, сице желает душа моя к Тебе, Боже наш (Пс. 4 1:2). Быть может, эти изречения знакомы многим из нас. Но что пользы из сего? Ведь не о сокровище мы говорим, сокрытом в бездне, и не об образе, изредка встречающемся разве что в пустынях у варваров. Но мы говорим вам о сокровище, которое дается нам внутрь сердца Христом, сказавшим: Царствие Небесное внутрь нас есть (Лк. 1 7:21), то есть о Духе Святом, Который рождает в нас умиление и слезы, [ведя] к отпущению грехов, возрождению и искуплению.
Сколь велика сила слез, проливаемых по Богу, сколь велико действие их! Свидетельствуют о сем в Ветхом Завете Ниневитяне, Езекия, Навуходоносор и Манассия. В Новом Завете — Петр, умилостививший слезами Бога и [от греха своего] отречения исцеленный; блудница, слезами человеколюбивого Бога привлекшая и отпущение содеянных прегрешений получившая. Несказанна глубина, необъятна широта, полнота и бездна щедрот Божиих. Если Манассия покаянием получает спасение, то кто же после сего из кающихся всей душой не спасается? К чему говоришь: я совершил блуд, прелюбодеяние, убийство, в беззаконии состарился и потому не могу спастись? Зачем произносишь такие слова? Если Манассию Бог в покаянии принял, то дерзаю сказать, что примет и дьявола, кающегося всей душой. Согрешил ли кто так, как Манассия согрешил? Пятьдесят два года весь народ Израильский служил и поклонялся идолам, и сколько тысяч народа умерло в те пятьдесят два года и отошло в погибель? За все их беззакония царь Манассия должен был принять на себя осуждение. Но и такое множество грехов не превозмогло человеколюбия Господа. Древние историки повествуют, что Манассия, царь Израильский, был захвачен в плен халдеями, увезен в Вавилон Персидский и заточен царем персов в медный вол. Находясь внутри, Манассия помолился со слезами, и тогда повелением человеколюбивого Бога медный вол распался, Манассия вышел и был сохранен Ангелом Божиим, [который возвратил его] в Иерусалим, где он и закончил свои дни в покаянии и исповедании грехов. Смотри, как неизреченна бездна щедрот и милости Единого благого и человеколюбивого Бога, даром спасающего и милующего всех к Нему прибегающих. Воистину даром! Ибо что, скажи мне, принес Манассия Богу, равное тому, чтобы оправдаться за осуждение и погибель тех десятков тысяч душ, доведенных до безумия и навечно осужденных в геенну? Ничего. Но он прибег к Богу, обратился к щедротам Божиим, за что и был удостоен Его человеколюбия.
Если желаешь, я приведу тебе еще рассказы из истории, побуждающие нас к покаянию и обращению к Богу. Климент Александрийский пишет об Иоанне Богослове следующее: во время своей [апостольской] проповеди Иоанн, ученик Христов, пришел в некое место провинции Асия и нашел там одного юношу, наделенного [от природы] красотой, силой и статностью. Полюбив его за [благородство] души, Иоанн наставляет его на путь истинной веры. И когда юноша убедился в вере, Иоанн приводит его к епископу того города для оглашения и говорит: «Сего мужа я препоручаю тебе, о епископ, засвидетельствовав [о нем] перед Богом и всей этой Церковью». Сказав сии слова, Иоанн удалился в другие селения, возвещая проповедь веры. Епископ же, приняв отрока, наставлял его и оглашал [учением веры]; оберегал, обучал, заботился; и уже через некоторое время крестил его, и он стал христианином. Когда же оградил его крещением и утвердил в вере, то не стал более повторять ему прежних наставлений. И вот, как только отрок получил свободу поступать без присмотра, его призывают к себе некие возмутители, пагубные, испорченные и зложелательные мужи, и, сперва роскошными пиршествами, корчемницами и блудилищами, а потом кражами и грабежами приводят его к погибели. В конце концов заведи его в горы и, как самого крепкого и сильного, поставили своим главарем, пробудив в нем всю беспощадность и бесчеловечность, всю ненависть, страх и безбожие. Затем много лет они разбойничали. Когда же Иоанн Богослов вернулся в Эфес, то при всех сказал епископу: «Приведи ко мне, о епископ, то, что я отдал тебе на сохранение, засвидетельствовав пред Богом и всей вашей Церковью». Епископ удивился словам Иоанна, полагая, что он требует вернуть какое–то имущество. Иоанн, увидев, что епископ находится в недоумении, сказал: «Приведи ко мне, о епископ, юношу, которого я доверил тебе как хранящему веру». Епископ, услышав [такие слова], стонет из глубины души, затем плачет, сказав Иоанну: «Он умер». Иоанн спросил епископа: «Как и какой смертью?» Епископ ответил: «Он умер душевной смертью, ибо сделался злым губителем. В конце концов он стал ужасным разбойником». На это Иоанн ответил епископу: «Хорошо же я сделал, что доверил тебе, о епископ, на хранение детскую душу, как пастырю овец Христовых. Дайте мне коня и проводника, пусть он отведет меня к юноше». И тут же Иоанн, прямо у церкви, не мешкая вскочил на коня и погнал его, не задумываясь, на поиски заблудшей овцы. Достигнув горы, где находился притон разбойников, Иоанн был задержан стражниками, но, не прекословя и не смущаясь, взывал: «Для того я и пришел, чтобы вы отвели меня к вашему главарю». Тот же стоял вооруженным, но, как только увидел, что это Иоанн идет к нему, от стыда обратился в бегство. Иоанн же, словно забыв о старости, не медля пустился за отроком в погоню, говоря: «Чадо! Зачем убегаешь от своего отца? Зачем причиняешь мне боль? Сжалься надо мной, странником, нагим, немощным и убогим старцем. Остановись, не бойся: есть у тебя надежда на спасение. Я за тебя отвечу. Я душу свою за тебя положу, как Господь за нас [положил Свою душу]. Не бойся, чадо, остановись. Поверь мне: меня послал Христос, чтобы принести тебе отпущение грехов. Я за тебя претерплю смерть. На мне пусть будет кровь, пролитая тобой. Пусть на меня, на мою выю ляжет бремя твоих грехов». Тогда юноша остановился, бросил оружие, дрожа и одновременно горько рыдая. Подойдя, он бросился к Иоанну на грудь, будучи не в силах произнести ни слова в свое оправдание из–за слез, только показывал правую свою руку, которая была еще окровавлена. Иоанн же лобызал своими устами десницу разбойника, как будто уже омытую слезами, и не отошел от него прежде, чем не привел отрока с собой в Церковь, представляя всем пример истинного покаяния и победный знак зримого воскресения.
А о том, что рассказанное нами воистину достоверно, свидетельствует и разбойник, распятый на кресте (вместе со Христом), спасенный словом веры; свидетельствуют и другие многочисленные злодеи, спасшиеся покаянием, среди которых из родившихся в нашем веке при Маврикии, императоре христиан, был в пределах Фракии некий начальник разбойников, дикий и бесчеловечный. Был он таков, что даже дороги сделал там непроходимыми, и многие из воинов пытались захватить его, но не смогли. Услышав о нем, божественнейший император Маврикий послал к нему с неким юным отроком свой крест со словами: не бойся. Разбойник сими словами императора при содействии благодати Божией так был тронут, что оставил разбойничий обычай, с кротостью агнца пришел и с раскаянием припал к ногам императора.
Немного дней спустя разбойник впал в жестокую болезнь и был положен в лечебницу, называемую Сампсоновой. Там, приняв немного вина, он погрузился в глубокий сон, потом, пробудясь от сна и придя в себя, застигнутый ночью, почувствовал усилившуюся болезнь и обратился к вссщедрому Богу, со слезами исповедуясь и прося оставления своих грехов такими словами: «Владыко Человеколюбче! Я не ищу у Тебя ничего странного; ибо как на одном из разбойников, бывших до меня, так и на мне яви милость Свою и прими сей мой предсмертный плач, который я изливаю на ложе. И как те, которые пришли в одиннадцатом часу, не сделав ничего достойного награды (однако получили ее), так и мои прими малые слезы, очищая и крестя меня в них. Предсмертное прощение вмени мне вместо крещения и не требуй от меня большего. Ибо нет у меня времени, когда уже и приставники мои приблизились. Не противоборствуй мне, не попирай то благое, что есть во мне. Беззакония мои настигли меня, предварив вечер [моей жизни], долги мои несказанно велики. Но как Ты принял горький плач Апостола Петра, так и меня прими, Человеколюбче. Я проливаю эти слезы на рукописание моих грехов, и губой милосердия Твоего отри погрешности мои, не имеющие себе равных».
Подобным образом в течение многих часов исповедовался разбойник и, отерев собственным платком слезы, испустил дух, как рассказали лежащие рядом с ним. Врач же некий, надсматривавший над той странноприимницей, заснув в своем доме, увидел во сне, как в тот самый час, в который скончался разбойник, множество муринов пришло к его постели с огромным числом хартий, в которые были вписаны
