собственные свои дела влечется на суд и тогда узнает то одиночество, какое приуготовил себе, когда ниоткуда невозможно придумать себе помощи, потому что вместе и способов не стало, и миновало вспоможение. «Брат не избавит» (Пс. 48, 8) брата от этой нужды, отец не спасет сына от мучения, матерь не умолит за наказуемого сына, дети не извлекут родителей — бездейственными делаются сии отношения и прекращаются, препобеждаемые страхом суда. Пред этим судилищем муж не узнает жены, которую, может быть, и сильно любил, когда утратил ее; не думает жена о муже, которого провожала с крепкою и пламенною любовью, потому что превозмогающее томление духа изглаживает страстные воспоминания о плотских привязанностях.
И хотя нередко получивший прародительское достояние и прекрасно распорядившийся им на пособие нуждающимся, представ пред Судиею, слышит похвалы за соделанное им, и с веселым лицом приемлет обетования, однако же оставивший ему имение без милосердия влечется на мучения, потому что этот жалкий человек ничего доброго из имуществ своих не сделал для нуждающихся, добытое собственными трудами оставив средством ко спасенью для другого, а сам для себя не извлекши из собственности своей ни малой пользы. Прекрасно премудрый Соломон говорит: «Умножаяй богатство свое с лихвами и прибытки милующему нищыя собирает е» (Притч. 28, 8), став виновником для себя мучений за любостяжательность, а для других виною благих воздаяний за благотворительность. И если сие действительно так, то в каком безумии сии безрассудные, даже и во время смерти не помышляющие о страшном судилище.
Отделение 7. О тех, которые во время кончины не прилагают попечения о своем спасении, но пишут завещания и отдают приказы о том, над чем не имеют власти
Глава 1. Положим, что сим гордецам поводом к забвенью полезного для них во время жизни была небоязненность, но почему же и при исшествии отсюда остаются они бесчувственными? При сем исшествии страшная неотступность требующих души содержит ее в трепете, ужасает страшными видами, все еще побуждая ее о положении своем приять целомудренный и полезный в будущем помысел, а укоряющие за грех демоны с угрозами влекут ее к себе в места печальные и унылые, так что одного представления об ужасном истязании достаточно для мучения, и совесть, обыкшая обращать взор на содеянные грехи, трепещет сего мучения, ожидающего ее по достоинству грехов. От сего–то тело лежит, орошенное потом, льющиеся с него потоки показывают внутреннее томление; видимое служит доказательством тайного смятения. Но и тогда, может быть, своих покровителей, друзей и родственников, при виде оставляемого ими, домогающиеся у них бесполезного уже благоволения, обольщают надеждою жизни.
А может быть, и действительно признают это долгом своим, почитая добрым делом, чтобы все, что, как они думают, не последует за переселяющимся туда, оставлено было упомянутым выше на добрую память, впрочем бесполезную уже для наказуемых. Ибо находящемуся в нестерпимых муках что пользы в похвале за милости, когда этими благодарственными воззваниями не может он облегчить своей неутомимой скорби? Но могло бы и это, хотя бы и не было предпослано, последовать за тем, кто оставил бы сие бедным, и принесшему с собою туда доставило бы великое утешение там, где отшедшему туда с пустыми руками невозможно ни взять в заем, ни получить из милости, ни как–либо иначе приобрести от благодетеля.
Глава 2. Сие вместе с неблагоразумным богачом дают видеть и пять юродивых дев. Тот, сгорая в пламени, просил капли на язык, они же просили елея, которого не принесли и никто из имевших не дал, так как они могли его иметь при себе, но не имели. А потому Екклезиаст и дает совет, говоря: «Посли хлеб твой на лице нуждающегося, яко во множестве дний твоих обрящеши его» (Еккл. 11, 1); и Апостол говорит: «Дондеже время имамы, да делаим благое: во время бо свое пожнем, не ослабеюще» (ср.: Гал. 6, 10, 9). И Господь изрек: «Скрывайте же себе сокровище на Небеси» (Мф. 6, 20).
Так советуют делать сие прежде постигшей нужды, чтобы, по неведенью полезного, не потерпеть кому ущерба в будущем веселии, отшедши туда без потребного для жизни, не только оставаясь там бесприютным, но претерпевая великую скорбь оттого, что увидит других наслаждающимися.
Ибо недостаток несильно печалит нераздражаемого наслаждением других: в нем пожелание как бы молчит, потому что нечему извне возбудить болезненного напоминания, но, когда пир перед глазами и пирующие с заздравными чашами весело приветствуют друг друга, тогда вожделение производит страшное беспокойство, воззрением на приятные снеди и пития возбуждая пожелание и желанием вкусить их причиняя весьма жестокую скорбь. Когда же рассудит, что по его безрассудности сделалось невозможным, что было возможно, и по собственному своему неразумью лишается наслаждения, какое дозволить себе властны другие, тогда огорчение более усилится, потому что к исправленью ошибки окажется недостаточным раскаяние и не найдет он средства к тому, чтобы открылась возможность воспользоваться случаем хорошо устроить, что прежде предположено было худо.
Отделение 8. О том, что страждущие при жизни беспечностию и во время кончины, вместо того чтобы позаботиться о самих себе, прилагают старание о том, как передать имение свое наследникам
Многие, не обращая и на сие внимания, делают завещания в пользу родственников, на письме предавая позору свое неразумие и полагая, что в попечительности должно других предпочитать себе самим.
Хотя закон природы и сблизил детей с родителями, однако же желание спасения научает каждого иметь большую заботливость о себе, приводя на мысль время суда, в которое каждый с ужасом выслушивает собственный свой приговор, нимало не ожидая ниоткуда помощи, если дела его худы. «Живу Аз, глаголет Господь»: если будут там Даниил и Иов, «не избавят ни сынов, ни дщерей своих, но тии едини спасутся» (ср.: Иез. 14, 18), грешник же во грехе своем умрет.
Но сии непоколебимые в беспечности о себе самих, даже дознав, что никто ни от кого не имеет тогда помощи и что каждый за собственные свои дела спасается или погибает, оставив попечение о себе и, как будто бы принадлежали уже они к числу спасаемых, перестав о сем заботиться, прилагают старание о том, как передать имение наследникам, которые на печальных лицах, конечно, показывают уныние, а внутренне с веселым расположением помышляют о наслаждении оставленным. И наследники сии после погребения веселятся, пресыщаясь собранным чужими трудами, а собиравшие, при непрестанной мучительности наказания, предаются подлинно мрачному унынию.
Отделение 9. Обличение пишущих завещания
Глава 1. И с какою важностью всякий раз начинается их завещание! «О, если бы продлилась моя жизнь, — говорится в завещании, — и владеть мне своею собственностью прежде, нежели поступит в дар!» Так выразив, что делают сие неохотно, прежде, нежели окажут милость, изъявляя желание жить и владеть собственностью, дают видеть, что уступают необходимости, а не произволению; и, поелику желание их безуспешно, передают, кому пришлось, все, чего взять или удержать у себя, хотя бы и желали, не могут. «О, если бы продлилась жизнь моя!» — «Да, — справедливо скажет ему сама истина. — О, если бы продлилась жизнь твоя, о человек!» Ибо, живя доныне, что сделал ты полезного для жизни? Напитал ли хотя одного алчущего? Укрыл ли у себя хотя одного бесприютного? Освободил ли какого притесняемого должниками? Избавил ли из–под власти господ кого–либо сетующего на жестокость тяжкого рабства? Утешил ли кого, впадшего в бедность из богатого состояния, облегчив для него, хотя отчасти, тяжесть нищеты? Говоришь, тебе хочется, чтобы продлилась жизнь твоя, но почему же никто другой не говорит о тебе этого?
Без сомнения, сказали бы многие, если бы в предшествовавшее время был ты добр и всякий был убежден, что снова найдет тебя таким же, каким был ты для него прежде. «О, если бы продлилась жизнь твоя!» А для чего? Чтобы имение свое раздать бедным? Чтобы сделать теперь, чего не сделал прежде?
