мол, вот еще немного – и погаснем. Сразу стало как-то холоднее, стены растворились в темноте. Огонь сразу стал зримым, внушительным, отблески засверкали на углах балок, мягко засветились на ровном. Полуобнаженный торс, словно кнут, свитый из толстых жил. Жесткое лицо, как у монаха на выходе из сорокадневного поста. Глаза смотрят пристально, цепко. Он хмыкнул, швырнул на пол внушительную связку шевелящихся миног.
– Пожарь пока, если умеешь… хранительница очага. Что свет утих? Электричество, что ли, экономится?
– Ничего страшного, это просто автоматика.
– Надеюсь, предусмотрела что-то вроде розетки для зарядки фонаря? Насколько хватит аккумуляторов?
Дарья хихикнула.
– А пока электричество будет в высоковольтной линии. Там возможность была… сделать безлимит. И не найдет никто утечку.
Маникюрные ножницы сломались еще о волосы, но острые половинки отлично вспарывали нежные брюшка деликатесных, в общем-то, рыбок. В воздухе повис приятный запах сырой рыбы, которую хочется хватать, макать в соль и жевать, не заморачиваясь приготовлением.
– А зачем отключать тогда?
– Красиво… словно под луной. Я сама программировала освещение.
Скоро длинные тонкие тельца, словно сосиски-переростки, заскворчали над пламенем.
– Профессор! Ты, похоже, никогда в походы не ходил! Дай-ка сюда!
Он без вопросов протянул нанизанные на тонкие лучинки тушки, с удовольствием глядя, как ловко Дарья суетится вокруг огня. Она как-то умудрилась увязать лоскутки разорванной джинсовки. Застегнула и привязала рукава на спине, вытащила руки в дырки. Наряд выглядел причудливо… но как-то очень правильно. Славутичу нравилось, как мелькают ее крепкие тонкие руки, как отсвечивает на них огонь. Дарья умудрилась лихо остаток волос зачесать на ухо и подвязать повязкой-хайратником. Дым от костра шарахается в разные стороны, и каждый раз она ловко от него уклоняется. А рыбешки веером в руках скворчат и капают на угли соком.
– Подкопченные получаются. Соли, правда, нет, но, думаю, после вчерашнего ужина моей прической сойдет. И вообще, так рассыпали мои маникюрные принадлежности, что щипчики для волос не найду никак!
Очарование первобытной картины отступило. Профессор язвительно хмыкнул:
– Ну, прическа – это самая малая плата за тот бред, в который ты меня вписала. А щипчики… знаешь, зачем древние славянки прыгали через огонь?
– Зачем?
– Ну волосы лишние удаляли, без всяких щипчиков, с ног и все такое. Потом сразу купаться бежали, а то несло, как от паленых кошек. Не веришь? Смотри!
Профессор выхватил из костра горящую головню и быстро несколько раз провел над предплечьем. Волосы заскворчали и свернулись крошечными оплавленными бугорками. Дарья испуганно ойкнула, отложила покусанную миногу. С любопытством вытянула шею.
– Ух ты, вот это фокус! И не больно?
– Не больно. Тут главное не передерживать. Ну что, зачем тебе щипчики? Вон огонь какой! Попрыгай, я отвернусь пока.
– Не… да это вообще и не для того щипчики. И вообще я еще не настолько заросла, – смущенно улыбнулась девушка.
– Ладно, ты тут обустраивайся на ночь, а я еще немного потренируюсь да поплыву на разведку. Надо отсюда выбираться, не век тут вековать.
– Прости…
– Да ладно, чего уж там, бывает. Разрулим как-нибудь.
– Прости, но мне до сих пор кажется, что все правильно сделала.
Угли подсвечивают лицо снизу, глаза поблескивают загадочно, губы чуть улыбаются.
– Ладно, проехали. А то ругаться начнем. Не люблю. Ладно, я на разведку, – буркнул Станислав.
Спустя несколько минут надоевшая ледяная вода сомкнулась над головой. Миноги на этот раз приплыли еще быстрее. Рыбки свободно давались в руки и охотно присасывались куда приставит. Попытался понять, как же они прилепляются, но крошечные круглые рты плотно приникали к коже и хранили тайну. Иссеченные стены подводных туннелей проплывали мимо, подсвеченные фонарем. Профессор перемещался с грацией диковинного осьминога, на ходу обретая сноровку, начиная загребать дополнительными конечностями ловчее. Память работает четко, запоминая каждый поворот. В целом система ясна: древние добытчики ломали известняк, выбирая побелее да чтоб вытащить проще. Потом нашли либо обратили внимание на полудрагоценный опал, и пошли ходы, нарытые как попало – вслед за удачей.
Время от времени бесшумно и грозно от потолка отделялись камни и медленно планировали на дно, поднимая облачка известковой мути. На полу копошились мелкие прозрачно-белесые раки. Огромные, в полторы ладони, серые перловицы торчали, как патриархи, вещающие нечто мудрое многочисленным мелким потомкам вокруг. Те же, разинув рты-раковины, благодарно внимали. Случайно хвост одной миноги зацепил створку, ракушка судорожно схлопнулась, вцепилась, и рыбешка сразу оторвалась от ноги, задергалась, пытаясь освободиться, но тут же попала в еще несколько капканов, гроздью повисших на длинном тонком теле. Видимо, случайности такие бывали частенько – торопливо набежали рачки, защелкали крошечными остренькими клешнями, кромсая нежную плоть.
Но вот за очередным поворотом вода помутнела, миноги забеспокоились, то и дело начали отлепляться и возвращались неохотно, словно из чувства долга. Славутич почувствовал, что дышать стало тяжелее, и тут выплыла широченная вертикальная труба.
Похоже на канализационный колодец. Фонарь выхватил из темноты маслянистую, радужно поблескивающую пленку. Вынырнул, вдохнул, и рыбешки радостно осыпались, умчавшись вглубь. А легкие наполнила такая мерзкая бензино-экскрементная вонь, что едва не нырнул обратно в чистые воды.
Луч фонаря описал круг и быстро нащупал ржавые склизкие ступеньки. Наверху должен быть день, так что нет смысла таскать тяжеленный фонарь, он повис, прицепленный удобной ручкой невысоко над полом. На ощупь двигаться по ржавым осклизлым ступеням тяжело. Однако выше попадались еще трубы, откуда тянуло менее тяжелым духом. Через несколько минут он, грязный и уставший, поднял прикипевший канализационный люк в какой-то посадке у дороги. Улегся навзничь, пытаясь отдышаться, но гадостная влага, казалось, пропитала насквозь. Мерзко першило в горле, ужасно воняли остатки одежды.
Профессор сделал волевое усилие – отвлекся от принюхиваний. Осмотрелся. Ничем не примечательная лесополоса – четыре ряда тополей вдоль проселочной дороги из разбитых бетонных плит. Ни километровых столбиков, ни ориентиров… Как и предполагал, мобильник не выдержал заплыва. Как ни заворачивал – влага просочилась и что-то нарушила там в электронных потрохах. Хотя можно попробовать… Славутич разобрал коробочку, тщательно протер аккумулятор, клеммы… Но телефон остался безжизненной коробочкой. Ну что ж, быстрый вызов помощи отменяется. Тяжелый вздох, и пошли на разведку, считая пары шагов.
Босиком ходить давно не приходилось, и в стопы то и дело втыкались колючки, даже репьи, казалось, царапали. То и дело попадались грибы. Да какие – знатные белые, подосиновики… жаль, собирать не во что. Вдруг внезапно появился и усилился знакомый голод.
Так, кажется, тело решило нарастить кожу на пятках… черт, надо попытаться контролировать такие позывы. А то дадут по морде – и нарастет, понимаешь, какое-нибудь костяное рыло. Доказывай потом, что не демон преисподней. Профессор усмехнулся, но голод не отменился. Похоже, включатель сработал, и сырые грибы казались вкуснейшим яством. На ходу он ел шляпку за шляпкой, одновременно ощущая, что кожа на ступнях быстро утолщается, колючки и даже сучки уже просто тычут, не прокалывая.
– Все! Достаточно! – сказал он организму и вдруг ощутил мощное, давящее волю сопротивление. Мол, ни фига ты не понимаешь, не лезь, надо усилиться еще и еще… – Достаточно, я сказал! Не нужны мне копыта на ногах! – Плеснулась злость, что какое-то тело смеет не повиноваться! И с неохотой, как бы на время отступая, бормоча «смотри, наступишь на гвоздь – попомнишь мое слово», организм сдался. Впрочем, голод не прекратился, но стал вполне терпимым. Славутич удовлетворенно вздохнул. Так, а ведь уже три
