течению послышался гул. Он быстро перерос в рёв и защитники увидели волну. Тут же по рядам пронёсся вздох разочарования. Волна в три вершка высотой получилась слишком пологой. Она не захлестнула орду, как на то, вероятно, рассчитывал Вармалей, лишь слегка колыхнула плывущее серое войско, сорвав и закрутив течением не более сотни зверьков. И спала.
Колдун ругнулся.
Мало-помалу крысы начали просачиваться за частокол. Отрыть серьёзный проход у них не выходило — мешали брёвна, — но щели и дырки появились во множестве.
Ополченцы таскали ковшами кипяток, проливая прорехи, а потом самые отчаянные бросались вниз, отгоняя врага на время с крохотного пятачка, тогда как другие под их прикрытием, спешно чинили изгородь.
Бушуй, срываясь на хрип, отрядил часть людей в Сосновку за новыми жердями и брёвнами. Постройки в селе таяли, как весенние сугробы. Таяло и ополчение. Кто-то погибал, зазевавшись с отходом, раны других не позволяли продолжить бой.
А орда текла и текла, своей безбрежностью заставляя усомниться в успехе даже самых жизнелюбивых воинов.
И тут подоспели дружины.
Объединённые силы соседей и летучий отряд Зарубы подошли к переправе почти одновременно. Молодые князья вступили в дело чуть раньше. Подняв разноцветные знамёна, они сходу врубились во вражеские ряды; плетью прошлись между частоколами, сметая серое воинство. Подоспевший Заруба быстро оценил обстановку и, кинув клич, повёл своих парней навстречу князьям. Парой лезвий огромных ножниц потоки встретились и разошлись, раскромсав орду на отдельные лоскуты. Развернув дружины, князья прошлись по галявине ещё раз. Потом ещё и ещё.
Петра и Бориса битва пьянила, впервые вели они воинов не под началом отцов или братьев, а собственной волей. И это переполняло молодых князей неведомым доселе упоительным чувством, подхлёстывало, гнало вперёд.
Олег скорее просто исполнял соседский долг, да набирался опыта. Он старался быть сдержанным, хотя порыв товарищей увлекал и его.
Варунок, непонятно откуда черпая силы, похоже, сводил с крысами личные счёты. Он мстил за прежний свой страх, за смерть товарища по темнице, за долгий плен, за тесноту гроба. Немаленьким выходил этот перечень.
Вияна не уступала князьям ни задором, ни смелостью. Она вырывалась вперёд, врубалась в самую гущу и лёгкий её клинок дразнил отстающих мужчин. Что до Тарко, то он предпочитал держаться рядом с княжной, готовый случись чего прийти к ней на помощь. На битву он, казалось, не обращал никакого внимания.
Клинки в руках всадников мелькали скорее как дань привычке. Толку от них выходило немного. За сталь трудились лошади. Именно копыта наносили орде наибольший урон.
Крысы смешались, их единство разрушилось. Орда разбилась на мелкие стайки, однако и те продолжали огрызаться.
Уворачиваясь из-под копыт, зверьё ухитрялось вцепиться в ногу, взбиралось выше, на круп, на спину, и уже наверху с упоением вгрызалось в шкуру. То тут, то там, кони сбивались с шага, брыкались и кувыркались, сбрасывая всадника. Но и потеря тяжёлой ноши не приносила животным спасения. Десятки крыс только и ждали, когда горло станет доступно зубам. Воины же, если не ломали от падения ноги или спины, вскакивали проворней и успевали продержаться до подхода товарищей, а то и самостоятельно пробивались к городьбе.
Кое-кто из защитников, решив воспользоваться замешательством орды, бросился в наступление.
— Стрелы, тащите стрелы! — напомнил Бушуй. Оба его рукава были изодраны в клочья, руки обильно залиты кровью. Плеть, как бы сама собою, продолжала находить врага, пока хозяин руководил ополченцами.
Парни принялись подбирать стрелы и охапками потащили их к частоколу. Небольшой отряд, ведомый Мерлушкой, прорвался к первому укреплению. Ополченцы надеялись вернуть утраченный рубеж, но от того остались одни огрызки.
Не имея серьёзного успеха в битве с конницей, крысы занялись ранеными. Среди тех, кого выбросило из седла и кто попал на зуб тварям, убились не все. Некоторые стонали, шевелились, вяло отмахиваясь от врага. Ополченцы поспешили на помощь. В этих вылазках особое рвение проявили вурды. Пропуская мимо ушей окрики Рыжего, они бросались в крысиное море, выхватывали людей из зубов и тащили к засеке.
Доставив очередного спасённого, приятели поспорили.
— Третий, — заявил Быстроног.
— Второй, — возразил старший товарищ.
— Но как же второй, когда третий, — возмутился Быстроног.
— Нет, этого парня мы уже вытаскивали, — устало пояснил Власорук. — Тогда его порвали самую малость, и он вернулся, а вот теперь получил с лихвой. Значит второй.
— И что с того? — не сдавался Быстроног. — Нам урок, какой был? Трижды спасти. А разных, или одного и того же, про то речи не велось… Трижды оно и есть трижды.
Власорук махнул рукой и замолк, не желая продолжать спор.
Ранеными занималась четвёрка колдунов. Вид большинства из спасённых не особенно обнадёживал. Глубокие покусы с синюшными пятнами, разорванная плоть, со свисающими лохмотьями кожи и мяса, вывороченные внутренности. А ещё переломы, разбитые головы и прочие мелочи. Однако колдуны взялись за дело уверенно. В ход пошла и ворожба, и травяные отвары, и крепкие нитки. Кровь останавливали, раны чистили, тех, кто находился в сознании, погружали в сон. Крики и стоны смолкли.
Конница хозяйничала недолго. Утомлённые долгой дорогой лошади не могли бесконечно носиться взад-вперёд по галявине. Потери возрастали с каждым проходом.
Лишившись половины животных и десятка всадников, молодые князья отвели дружины за изгородь. Заруба, пройдясь ещё разок напоследок, отступил с отрядом туда же. Потянулись к лесу и ополченцы.
Некоторое время пространство между стенами не принадлежало никому. Разве что мертвецам и с той и с другой стороны, да ещё мухам, что, учуяв поживу, слетелись и наполнили жужжанием короткое затишье.
Бушуй занялся перестановками. Не слишком потрёпанные боковые отряды пополнили те, что сражались на острие. Весьма кстати пришлись и спешенные дружинники. Вырученные в вылазках стрелы передали овдам. Бушуй не жадничал — девы стреляют метче, а от их коротких кинжалов проку никакого.
Молодые князья кучковались в сторонке, недоверчиво разглядывая мужицкую оборону. К ним подошёл Сокол. В усталых его глазах, казалось, ещё отражались перекошенные лица умирающих. А безрукавка словно впитала в себя всю пролитую за день кровь. Те из княжеских телохранителей, кто не знал чародея, двинулись было наперерез, но знающие остановили их.
Сокол поздоровался разом со всеми, собрался уже о чём-то расспросить, как вдруг увидел Варунка.
— Вот те раз, — больше озадачился, чем обрадовался он. — Кого же тогда отдали орде?
Варунок помрачнел.
— Монахи поймали купца из здешних. На моих глазах его бросили его в Старицу. Ужасная смерть…
— Как же в таком случае орда вышла к Сосновке?
Юноша выдавил улыбку.
— Я научил Палмея, куда следует наступать.
Прознав о возвращении Варунка, прибежал Заруба.
— Лучшая весть для старого Ука! — воскликнул он.
Один из легкораненых был немедля отослан в город с донесением. Дуболому же с парой дружинников воевода наказал глаз с княжича не спускать.
Крысы, наконец, оправились и вновь заполнили равнину. Бурый поток исправно поставлял замену убитым тварям. Правда теперь, когда численность защитников удвоилась, вплотную к частоколу зверьё не подпускали. Кмети быстро переняли у которовских науку орудовать кнутом. Люди
