когда будем говорить о легендах Михайловского замка, построенного на его месте при Павле Петровиче.
При Елизавете начинается последняя и окончательная перестройка Зимнего дворца. На время перестройки на Невском проспекте был выстроен временный деревянный Зимний дворец. И о строительстве растреллиевского Зимнего дворца, и о временном дворце мы еще будем говорить в соответствующих главах этой книги. Пока же отметим одно любопытное явление, характерное для петербургского строительства вообще. Речь идет о памяти места, памяти, сохраняющейся в том числе и в городском фольклоре. Живя в деревянном временном дворце, Елизавета Петровна полюбила бездомных уличных кошек и постоянно их подкармливала. На эти ежедневные трапезы сбегались кошки буквально со всего города. В середине XVIII века деревянный дворец начали разбирать, а в конце века он исчез полностью, уступив место другой застройке. Сооружения сменяли друг друга, пока на месте одного из флигелей бывшего дворца в начале XX века не появилось новое здание, предназначенное для банка. Затем его функция изменилась, но дом этот до сих пор среди местных жителей называют «Кошкиным».
На четвертом году своего царствования, если верить одному старинному преданию, набожная Елизавета Петровна будто бы решила отречься от престола в пользу своего племянника великого князя Петра Федоровича, к тому времени объявленного уже наследником престола, и удалиться в монастырь. В то же время ей, верной дочери Петра I, не хотелось расстаться со столицей – творением своего великого отца. Только здесь, на берегах Невы, удалившись от суетного мира, желала она жить и молиться. Потому и возник по ее замыслу и по проекту блестящего архитектора графа Растрелли великолепный Воскресенский Новодевичий монастырь, больше известный как Смольный.
В петербургском городском фольклоре Смольный собор, как и Преображенский собор, и Аничков дворец, о которых мы только что говорили, также связан с заговором 1741 года и воцарением Елизаветы Петровны. Напомним, что еще при Анне Иоанновне здесь находился так называемый Смольный дом или, по другим источникам, дворец Елизаветы, где, едва ли не под домашним арестом и неусыпным надзором герцога Бирона, жила цесаревна Елизавета. Здесь будто бы она дала два торжественных обета: если ее опасная попытка свергнуть брауншвейгскую династию и взойти на отцовский престол удастся, то она, дочь Петра Великого, законная императрица Елизавета Петровна отменит на Руси смертную казнь, а на месте Смольного дома заложит крупнейший в Петербурге монастырь.
Смольный собор строился с небывалым размахом. Тысячи солдат были согнаны для забивки свай под фундамент и тысячи мастеровых – для возведения стен. Финансирование из казны было на удивление щедрым и регулярным. Но когда через несколько лет величественный храм был возведен и оставалось только завершить внутреннее убранство, русские войска перешли границу Пруссии, и Россия ввязалась в Семилетнюю войну. Денег стало катастрофически недоставать. Строительство собора прекратилось. Да к тому времени и мечты государыни о монашестве постепенно прошли. В результате целых пятьдесят лет почти готовый храм был закрыт для прихожан. Со временем появилась и зажила в народе легенда, будто службу в храме нельзя совершать целых сто лет из-за того, что давно, еще тогда, когда кипели строительные работы и со всего Петербурга сходились и съезжались любоваться на строящийся храм толпы горожан – от самой императрицы до последнего нищего с паперти Троицкой церкви, – здесь, в Смольном, в его алтарной части, кто-то из помощников архитектора или какой-то строитель наложил на себя руки. Место осквернил. И собор будто бы пришлось закрыть.
Легенда о таинственном самоубийстве в недостроенном в храме со временем трансформировалась в ходячий сюжет о замурованной монахине, которая многие годы по ночам пугала юных и доверчивых обитателей Смольного монастыря в пору бытования там Смольного института благородных девиц.
Так это или нет, сказать трудно. Но Смольный собор, заложенный в 1748 году, был окончательно достроен архитектором В. П. Стасовым только в 1835 году.
В 1752–1756 годах Растрелли практически заново перестраивает старый Царскосельский дворец, сооруженный еще для Екатерины I. О впечатлении, которое он производил на современников, можно судить по преданию, записанному П. Свиньиным. «Когда императрица Елизавета приехала со своим двором и иностранными министрами осмотреть оконченный дворец, то всякий, пораженный великолепием его, спешил изъявить государыне свое удивление. Один французский посол маркиз де ла Шетарди не говорил ни слова. Императрица, заметив его молчание, хотела знать причину его равнодушия, и получила в ответ, что он точно не находит здесь самой главной вещи – футляра на сию драгоценность».
В это же время Растрелли перестраивает для Елизаветы Петровны и Большой Петергофский дворец. О праздничном великолепии дворца и щедрости, проявленной императрицей при его строительстве, рассказывают характерное предание. Будто бы, заказывая Растрелли лестницу, по которой входили купцы во время придворных праздников, Елизавета велела использовать при ее отделке побольше золота, так как купцы его особенно любят. На самом деле, как утверждают специалисты, на Купеческой лестнице золота использовано не больше, чем в остальных интерьерах дворца, да и вообще во всех растреллиевских интерьерах, будь то в Царском Селе, Петергофе или Петербурге. В. Я. Курбатов вообще считает, что эта легенда появилась уже после того, как лестница была названа Купеческой и именно потому, что по ней действительно приглашенные купцы являлись на дворцовые праздники.
Один из архитектурных шедевров Растрелли – Воронцовский дворец, позже приспособленный для Пажеского корпуса. Дворец строился для одного из участников государственного переворота 1741 года канцлера М. И. Воронцова и его жены Анны, урожденной Скавронской. Сохранилась легенда, что мебель для нового дворца молодоженам подарил сам Людовик XVI, а раньше она принадлежала небезызвестной мадам Помпадур.
Ходили в Петербурге легенды и о сказочном богатстве графского рода Шереметевых. Рассказывали, что однажды к графу в его дворец на Фонтанке неожиданно явилась императрица Елизавета Петровна. Ее свита состояла из пятнадцати человек. Но это не повергло хозяев дворца ни в панику, ни в смущение. К обеду, который тут же был предложен императрице, ничего не пришлось добавлять.
Еще в 1720 году на берегу Фонтанки для фельдмаршала Б. П. Шереметева был построен небольшой деревянный особняк. В 1750-х на его месте архитектор С. И. Чевакинский при участии Ф. С. Аргунова возводит каменный двухэтажный дворец. Но в роду Шереметевых сохранилось предание, что дом был построен не Чевакинским, а Растрелли. Действительно, сравнение чертежей ранних построек архитектора, в том числе Летнего дворца Елизаветы Петровны, с чертежами особняка на Фонтанке будто бы подтверждает это предание, хотя сам зодчий не упоминает Фонтанный дом в перечнях возведенных им зданий.
При императрице Елизавете Петровне перестраивается в камне старая деревянная церковь при Ижорских заводах, о которой мы говорили в связи с чудесным исцелением рабочих, произошедшем будто бы от явившейся во сне одному из умирающих иконы Святителя Николая. По местному преданию, каменную церковь строил Савва Чевакинский по чертежам самого Растрелли.
Фасады дворца Строганова, возведенного архитектором Растрелли на углу Невского проспекта и Мойки, украшают барельефные медальоны с аристократическим мужским профилем. В городе бытует легенда, что на медальонах изображен профильный портрет владельца роскошного особняка, графа Строганова. Однако есть и другая легенда, получившая распространение в современном Петербурге. Она утверждает, что в медальонах помещен портрет самого Растрелли. Если это так, то великий зодчий положил начало петербургской традиции включать в архитектурное убранство здания своеобразный автограф автора проекта. Мы еще встретимся с подобными примерами: и с автопортретом Антонио Ринальди над главной лестницей Мраморного дворца, и с барельефом Винченцо Бренны в Михайловском замке, и со скульптурным изображением Огюста Монферрана на фронтоне Исаакиевского собора…
Трудно переоценить значение Растрелли для Петербурга. Елизаветинский Петербург вполне можно было бы назвать Растреллиевским. Это понимали не только современники архитектора, но и последующие поколения зодчих. Игорь Грабарь пересказывает знаменательную легенду о Кваренги – архитекторе, подарившем Петербургу не меньше шедевров, чем Растрелли. Так вот Кваренги, не понимавший и «даже презиравший» архитектуру елизаветинского барокко, которая в конце XVIII века казалась уже и смешной, и жалкой, говорят, почтительно «снимал шляпу каждый раз, когда проходил мимо Смольного монастыря, со словами: „Ессо una chiesa!“ (Вот это церковь!)».
Молва утверждает, что и к церкви Успения Пресвятой Богородицы, более известной в народе под именем Спас-на-Сенной, приложил руку великий Растрелли. По преданию, этот храм был основан в 1753 году известным богачом купцом Саввой Яковлевым на месте старинной деревянной церкви. Собор находился в