рельсы во Всеволожске. В то время управляющим у графа Всеволожского был некий Бернгард. Ему принадлежали и земли рядом с господским поместьем. Железнодорожная насыпь должна была захватить часть этих земель. И Бернгард, как говорят, в качестве компенсации за ущерб потребовал, чтобы одна из железнодорожных станций была названа его именем, а улица вдоль дороги – именем его жены Христины. Так на губернской карте, если верить преданию, появилась станция Бернгардовка и Христиновский проспект во Всеволожске.
Несмотря на быстрый рост железнодорожных перевозок, оставалось популярным и пароходное сообщение. Особенно были любимы петербуржцами морские путешествия в Кронштадт. От того времени осталась легенда, объясняющая, как в Петербурге появилась известная фраза «Чай такой, что Кронштадт виден» или просто «Кронштадт виден» применительно к слабозаваренному или спитому, бледному чаю. Позже такой чай окрестили «Белая ночь». Так вот, еще в те времена, когда путешествие на пароходе из Петербурга в Кронштадт продолжалось чуть ли не два часа, пассажирам предлагали корабельный чай. Чай заваривали один раз, еще на столичной пристани, до отплытия. По мере приближения к острову чай становился все бледнее и бледнее, и когда перед глазами путешественников представал Кронштадт, превращался в слабоподкрашенную тепленькую водичку, сквозь которую действительно можно было рассматривать город.
Впрочем, есть другое объяснение этого петербургского фразеологизма. Чай такой, что через него Кронштадт виден, как рисунок на дне блюдечка, видный сквозь совершенно жидкий, прозрачный чай.
Побывавший в Петербурге Александр Дюма-отец любил рассказывать своим соотечественникам, почему в России «мужчины пьют чай из стаканов, тогда как женщины используют чашки китайского фарфора». Первые чайные фарфоровые чашки, рассказывает Дюма, были сделаны в Кронштадте. На их донышках был изображен Кронштадт. И когда в кафе из экономии наливали в чашки заварки меньше, чем должно было быть, посетитель мог вызывать хозяина, показать ему на дно чашки и пристыдить: «Кронштадт виден». Тогда-то и появилась хитроумная идея подавать чай в стеклянных стаканах, на дне которых ничего не было видно.
Как и в прошлые годы, в Петербурге часто происходили пожары. Из самых крупных известен пожар Зимнего дворца в 1837 году. Дворец загорелся 15 декабря, а накануне, рассказывали петербуржцы, над городом повис «огромный крест, сотканный из тонкой вуали облаков, подкрашенный в кровавый цвет лучами заходящего солнца». К «возобновлению Зимнего дворца с сохранением его прежнего вида и расположения, но с большей роскошью в отделке» приступили сразу. Чтобы успеть восстановить дворец в немыслимо короткие сроки, предписанные Николаем I, были употреблены «чрезвычайные усилия». При окончательной отделке внутренних помещений рабочие, как рассказывает легенда, обкладывали головы льдом. Только так можно было находиться в раскаленной атмосфере, которую создавали непрерывно топящиеся для ускорения просушки стен печи.
Пыляев рассказывает верноподданническую легенду о том, как на следующий день после пожара Николая I встретили возле Троицкого наплавного моста двое купцов. Они стояли без шапок и в руках держали блюдо с хлебом-солью. «Мы, Белый царь, посланы от гостиных дворов Москвы и Петербурга, просим у тебя милости, дозволь нам выстроить тебе дом». – «Спасибо, – будто бы ответил государь, – от души благодарю вас, Бог даст, я сам смогу это сделать, но передайте, что вы меня порадовали, я этого не забуду».
В те времена петербургское купечество отличалось исключительным богатством и столь же необыкновенной гордыней. Сохранилась характерная легенда о купце Злобине, большом любителе устраивать в окрестностях столицы роскошные праздники с музыкой и фейерверками. Как-то раз на вечере у одного знатного сановника Злобин играл в карты. К нему подошел обер-полицмейстер: «Василий Алексеевич, у вас в доме пожар!» Злобин, не отрываясь от карт, спокойно ответил: «На пожаре должно быть вам, а не мне». Кончилось тем, что дом сгорел дотла и купец разорился.
В июне 1863 года огонь охватил Большой дворец в Царском Селе. Это был второй пожар Царскосельского дворца. В 1820 году, по преданию, огонь удалось унять с помощью святой иконы Божьей Матери, вынесенной из Знаменской церкви. Увидев икону, Александр I будто бы воскликнул: «Матерь Божия, спаси мой дом». Рассказывают, что в эту минуту переменился ветер, и пожар удалось быстро прекратить. На этот раз, уже по указанию Александра II, икону вынесли из церкви и обнесли вокруг дворца. Пламя, еще мгновение назад не поддававшееся пожарным, тут же стало затихать.
Если верить легенде, благодаря чудесному сну была спасена от пожара Публичная библиотека. Рассказывают, что библиотековеду и архитектору В. И. Соболевскому однажды привиделось во сне, что в библиотеке начинается пожар. Дым валит из одного хорошо известного ему помещения. Наутро, придя туда, он действительно обнаружил «погрешность в отоплении, неминуемо приведшую бы к пожару, если ее не исправить».
В мае 1829 года в Петербурге, в здании Биржи, открылась первая в России промышленная выставка. В ней приняли участие фабриканты, заводчики и ремесленники, – как русские, так и иностранцы, живущие в России. Петербургские обыватели утверждали, что открытие выставки именно в здании Биржи – акт глубоко символичный, потому что еще при закладке здания Биржи, как утверждает легенда, петербургские купцы заложили под все четыре угла фундамента по полновесному слитку золота – «благополучия и расцвета столичного купечества ради». Рассказывали, что качество многих экспонатов выставки было превосходным и что один из иностранных представителей, осмотрев мануфактурные товары, будто бы сказал: «Мне теперь нечего более у вас делать. Придется воротиться домой и ездить на охоту».
Оформляя площадь перед Биржей, Тома де Томон установил две мощные Ростральные колонны- маяки, подножия которых украшают высеченные из пудостского камня две женские и две мужские фигуры. Согласно официальной легенде, эти каменные изваяния являются символами русских рек – Волги, Днепра, Невы и Волхова, хотя петербуржцы называют их по-разному: то Василий и Василиса, то – Адам и Ева. Фигуры вытесал замечательный каменотес Самсон Суханов. Ему принадлежат и другие фрагменты оформления Стрелки Васильевского острова: барельефы западного и восточного фасадов Биржи, а также мощные каменные шары на спусках к Неве. По преданию, эти геометрически безупречные шары Самсон Суханов вытесал без всяких измерительных инструментов, на глаз.
В эти годы с уст петербуржцев не сходило имя удивительного умельца Петра Телушкина, который без помощи лесов отремонтировал погнувшегося во время сильного урагана Ангела на шпиле Петропавловского собора. Восторженное упоминание имени смельчака сопровождалось легендой о том, что за свою работу Телушкин будто бы получил пожизненное право на бесплатную чарку водки во всех казенных кабаках России. Для этого ему достаточно было щелкнуть пальцами по несмываемому клейму, которое ему поставили на правой стороне подбородка. Отсюда, по утверждению легенды, и берет начало знаменитый русский характерный жест, приглашающий к выпивке.
Через несколько лет примерно то же самое произошло при ремонте Адмиралтейского шпиля. Некий неизвестный смельчак, каким-то непонятным образом обогнув «яблоко», без всяких специальных приспособлений добрался с наружной стороны шпиля до кораблика и произвел все необходимые ремонтные работы. Однако в течение нескольких лет ему будто бы не выплачивали вознаграждение, ссылаясь на то, что проверить качество работы нет никакой возможности. Говорят, когда умельцу окончательно надоело выпрашивать деньги за свой труд, он будто бы в сердцах воскликнул: «Сходите и посмотрите».
Петербургские умельцы становились гордостью столицы, чем зачастую к месту и не к месту пользовались весьма высокопоставленные лица. Рассказывали, как один петербургский градоначальник «заключил с английским посланником пари на тысячу фунтов стерлингов, что петербургские жулики ограбят англичанина среди бела дня». Понятно, что пари выиграл градоначальник.
Сохранилось несколько легенд о театральной жизни Петербурга середины XIX века. Среди петербургской «золотой молодежи» существовало убеждение, что ходить в Александринский театр пешком просто неприлично. Говорят, предприимчивые извозчики специально ставили кареты на Невском проспекте перед сквером, в двух шагах от театрального подъезда и, нанятые столичными щеголями, лихо делали полукруг по площади и подвозили их ко входу в театр.
Первые представления оперы М. И. Глинки «Руслан и Людмила» в Мариинском театре проходили под откровенные насмешки зрителей. Рассказывают, что великий князь Михаил вместо гауптвахты отправлял слушать эту оперу провинившихся офицеров. А когда на одном из представлений публика неожиданно потребовала автора, он сочувственно похлопал Глинку по плечу и будто бы чуть ли не вытолкнул его на
